Слово о полку Игореве – подделка тысячелетия
Шрифт:
В Приложении – 8 представлена наша версия реконструкции текста Анонима, получившаяся в результате «наложения» на «Первоначальную» версию перестановок Б. А. Рыбакова лакун Щукинского списка «Слова о пълку Игорев[…]» – Приложение – 4.
Наконец, следует сказать еще об одном «темном месте», а вернее, о целом «темном разделе» «Слова», который не дает покоя исследователям и просто «словофилам» уже более двух столетий. Речь идет о финальных разделах повести – поведение князя Игоря в Половецком плену и весьма удачный его побег из плена.
Действительно, хотя поражение руководителя похода в Половецкую Степь было полным, позор плена тягостным, но пленник почему-то не унывает и живет на правах гостя у хана Кончака, который называет своего свата даже «братом» (ария Кончака в опере А. П. Бородина «Князь Игорь»).
У «гостя» своя, русская кухня, хотя Игорь, будучи сам наполовину половцем, был привычен к половецкой пище: не брезговал кобыльим молоком (кумысом), охотно ел рис с просом, сваренным в молоке, овечий сыр (брынзу) и мясо, которое клалось под седло лошади на время ее скачки – нечто вроде отбивной котлеты получалось, только что потом конским пропитанной вместо соли. Двадцать человек обслуги и батюшка православный, специально привезенный из Руси для отправления церковной службы, а также развлечения, вплоть до охотничьих потех с соколами и кречетами. Короче говоря, хан Кончак сделал для своего «пленника – гостя – брата» все, чтобы он не чувствовал себя униженным пленником.
И вот на фоне всего этого житейского великолепия совершается побег, причиной которого якобы явился замысел старого Гзака – умертвить князя Игоря. Эту весть сообщил Игорю сын тысяцкого, конюший, который, в свою очередь, выведал эту информацию от своей любовницы (жены хана Тулия). Оснований не верить конюшему у Игоря не было, поскольку он знал об особых счетах с ним хана Гзы, у которого покойный брат Игоря – Олег Святославич (Северский) – год назад взял вежи Гзака, его жену, детей и сокровища. И Игорь решается на бесславный путь возвращения на Родину, то есть на побег. Конечно, всех этих подробностей в самом «Слове» нет, поскольку автор повести, щадя самолюбие Игоря, их опустил, однако этого почему-то не сделал и летописец, который также симпатизировал Игорю. А писал ли он абсолютную правду? Скорее всего, он выполнял волю своего князя, а именно самого Святослава Всеволодовича, которому по каким-то соображениям невыгодно было отправлять в вечность истину о событиях 1185 года.
Побег сложился весьма удачно, о чем Игорю «толкует» река Донец: «Княже Игорю! немало ти величія, а Кончаку нелюбия, а Руской земли веселіа!». Спрашивается, о какой славе-величии может идти речь, да еще сопровождаемых веселием на Русской земле? Как пишет Б. Дедюхин: «Даже и очень пристрастно относящийся к Игорю автор был бы посдержаннее в оценке факта самого заурядного бегства. Но если «слава» представляется сомнительной, то «веселие», да еще и всей Русской земле, уж и вовсе необъяснимо. Если бы Игорь вернулся победителем, с богатыми трофеями, то даже и в этом случае он подлежал бы осуждению «Русской земли» за сепаратистские действия, даже в этом случае говорить о «величии» и о «веселии» пришлось бы сдержанно. А он бежал «сам-пят», без бояр и дружин, оставив за рекой Тором 5 тысяч пленных русских, за которых половцы назначили выкупную цену 15 тысяч гривен – 180 пудов (почти три тонны) серебра, что составило, по расчетам Б. А. Рыбакова, половину годового дохода всех пятнадцати княжеств тогдашней Руси. И кто он, Игорь, для Русской земли сейчас – тщеславный неудачник, погубивший своих дружинников и воевод, распахнувший половцам ворота на Русь, чем Кончак и Гза не преминули немедленно воспользоваться и совершить опустошительные нашествия? Какая уж тут радость? [364]
364
Б. Дедюхин. Жемчужина мировой поэзии // «Наш современник». № 12. 1985. С. 132—147.
Создатели оперы «Князь Игорь» композитор А. П. Бородин и автор либретто В. В. Стасов, по всей видимости, испытывали подобное смущение: ни исторический материал, ни психологическое осмысление создавшейся ситуации не давали оснований для оптимистического эпилога повести. И они нашли ловкий ход: ввели вымышленных персонажей – гудошников Скулу и Ерошку, на которых все и списали. Эти два ратника, насмерть перепуганные солнечным затмением, дезертировали, не пошли в поход, пропьянствовали все это время. Когда Игорь вернулся, они испугались возмездия и, чтобы спастись, решили первыми объявить о прибытии князя – ударили во все колокола и возгласили сбежавшему народу: «Радость нам, радость, братие! Князь вернулся!»
«С двух вымышленных прохиндеев спрос небольшой, но автор «Слова» не мог кривить душой. И можно бы посчитать фразу «Руской земли веселіа!» в диалоге с Донцом досадной опиской или отсебятиной перебельщика-копииста «Слова», если бы через абзац не было сказано о новых ликованиях: «Солнце свтится на небес – Игорь князь въ Руской земли. Двици поють на Дунаи, вьются голоси чрезъ море до Кіева». И тут же – в самом уж Киеве: «Игорь деть по Боричеву къ Святой Богородици Пирогощей. Страны ради, гради весели» [365] .
365
Б. Дедюхин. Жемчужина мировой поэзии. С. 143.
На все эти вопросы, связанные со всеобщим ликованием по поводу возвращения князя Игоря из плена, до сегодняшнего дня вразумительных ответов не дано. Все эти торжества, судя по фабуле повести, напоминают что-то похожее на «пир во время чумы». Все доводы Б. Дедюхина в оправдание этого величайшего недоразумения как-то не воспринимаются всерьез. Де мол, двоюродные братья Игоря – великий Киевский князь Святослав Всеволодович и Черниговский князь Ярослав Всеволодович – так обрадовались возвращению Игоря, что простили ему и позор плена, и гибель 6-тысячного войска. При этом оба обещали поддержку в организации выкупа плененных князей и 5 тысяч воинов. Князь Ярослав пообещал еще дать своих дружинников и ополченцев для следующего похода в Половецкую степь. А уж когда киевские купцы – прихожане церкви святой богородицы Пирогощей – якобы пообещали князю Игорю финансовую поддержку будущего похода, то все кругом и засветилось и все вдруг развеселились. Так ли было дело?
В первой главе нашего исследования предложена и обоснована версия об истинной цели похода князя Игоря в Половецкую Степь, как всего лишь начальной стадии грандиозного замысла Великого князя Киевского Святослава по возвращению Южных земель, ранее принадлежавших княжествам Киевской Руси. Задача оказалась невыполненной по причинам, изложенным выше. Лишь после присоединения Крымского ханства к России через 600 лет в 1783 году удалось окончательно «загородить Полю ворота». И вина, а вернее беда, в том, что план сорвался, лежала не на одном только Игоре, и это прекрасно понимал князь Святослав, «простивший» ему и срыв операции, и позор половецкого плена.
Почему так легко был прощен князь Игорь, совершивший тяжкий проступок? Вина его столь значительна, что не было бы ничего удивительного, если бы черниговский и киевский князья просто не пожелали бы не только принять беглеца, но и видеть его перед своими очами. «Известно, что девятью годами раньше князь Давыд Ростиславич за проступок куда более мягкий (он не успел вовремя вступить в бой с половцами, из-за чего пострадало шесть русских пограничных поселений), не только был наказан сам, но и навлек гнев на всех Ростиславичей, от которых Святослав потребовал отказа от княжения. И было не только сурово сказано, но и сделано: за провинность младшего брата Давыда великий князь Киевский Роман Ростиславич вынужден был в 1176 году покинуть престол! Князь Игорь своим якобы бездумным проступком в конечном итоге навлек страшное бедствие на Русь, но тот же суровый и неподкупный Святослав совсем иначе к нему отнесся, даже «рад был ему», а значит, не просто выслушал, но и пир в его честь дал!» [366]
366
Б. Дедюхин. Жемчужина мировой поэзии. С. 146.
Б. А. Рыбаков, касаясь этого факта, считает лишь, что автор «Слова» явно симпатизировал Игорю и всячески пытался смягчить его вину. Но ведь это факт не только литературный, но и исторический, отраженный в летописях, и значит вывод из него следует делать более существенный. Игорь был личностью явно незаурядной, князем, который был нужен Руси, которым Русь дорожила!
Но ведь гибель значительной части войска и пленение 5 тысяч воинов, за которых был нужен громадный выкуп, тоже не повод для веселья. А вот здесь как раз и зарыта собака! Да, много погибло воинов, почитай весь полк Рыльского князя Святослава Ольговича, и сам он не то погиб в бою, не то умер в плену, будучи тяжело раненым. Но куда подевался 5-тысячный контингент пленных русичей? Почему об этом молчит летописец? Откуда узнал В. Н. Татищев о сумме выкупа за пленных? Похоже, он располагал на этот счет летописным свидетельством, не дошедшим до нас. Если ему известна была сумма выкупа, то это еще не означает, что около трех тонн серебра было собрано и отправлено в обмен на пленных. Обмен на пленных, обмен пленными – вот оно ключевое слово! Игорь потому организовывал процедуру пленения своих воинов, спасая их от поголовного истребления, поскольку знал, что в княжествах Киевской Руси томятся около 7 тысяч половецких войск, среди которых находятся близкие родственники половецких ханов Кончака и Гзака. Не бежал Игорь из плена, пробираясь на Родину «аки тать в нощи», свой позор он сумел искупить, организовав обмен пленными, в результате на Родину вернулись все плененные русичи, безоружные, истощенные, но живые! Вот она, всеобщая радость и «градам» и «странам». По определению историков и лингвистов «гради» – это отдельные районы Киева («город Владимира» на Старокиевской горе, «Нижний город», «город Ярослава», «город Изяслава» на Михайловской горе, укрепленные, огороженные посады Шелковица, Копырев конец, а также монастырь), все они входили во владения Святослава и все они радовались возвращению пленников. Соправитель Святослава князь Рюрик владел периферийной частью княжества: ему принадлежали «страны», то есть веси, или села и деревни по нынешним временам, Киевской области, которые тоже радовались и веселились.