Слово о полку Игореве – подделка тысячелетия
Шрифт:
Неужели Тредиаковский?! Пушкин вспоминает вторую свою эпиграмму на Каченовского, где прямым текстом читается: «Василий Тредьяковский». Речь идет об эпиграмме «Литературное известие», опубликованной в альманахе «Подснежник» на 1829 год.
В этой эпиграмме Пушкин традиционно высмеивает журнал М. Т. Каченовского «Вестник Европы» за его отсталые мнения и тон. Действие перенесено в царство мертвых (элизий) [397] . Звездочки по числу слогов означают: «Михайло Каченовский».
397
Элизий (Элизей, Элизиум) – в греческой мифологии царство мертвых, помещающееся в конце Вселенной.
398
В сотрудники сам вызвался Поповский – Поповский Никита Никитич (1730—1760 годы) – ученик М. В. Ломоносова, с 1755 года профессор Московского университета, где читал лекции по философии; автор прозаических и стихотворных произведений, переводчик Горация.
Свои статьи Елагин обещал – Елагин Иван Перфильевич (1725—1794 годы) – литератор, историк, государственный деятель. Известен архаическим слогом своих произведений.
Курганов сам над критикой хлопочет – Курганов Николай Гаврилович (1725—1796 годы) – ученый, педагог и литератор; служил в Морском корпусе в качестве преподавателя, инспектора и профессора математики и навигационных наук. Известен главным образом как составитель знаменитого «Письмовника», выдержавшего с 1769 по 1831 год не менее 9 изданий.
Это известие шокировало поэта, и целых двое суток (28—29 сентября 1832 года) он находился под впечатлением обрушившейся на него информации. Написав Наталье Николаевне письмо, в котором сообщил жене о «счастливом примирении» с М. Т. Каченовским, Пушкин внимательно проанализировал свои собственные мнения об этом, практически всеми забытом гении. Не допустил ли он нелицеприятных выпадов против В. К. Тредиаковского в своих сочинениях и эпистолах? Проследим за мыслями поэта в отношении к Тредиаковскому.
Вот 15-летний лицеист обращается к известному поэту К. Н. Батюшкову – «Философу резвому и «Пииту», где в предпоследней строфе читаем:
Рази, осмеивай порок,Шутя, показывай смешноеИ, если можно, нас исправь,Но Тредьяковского оставьВ столь часто рушимом покое;Увы! довольно без негоНайдем бессмысленных поэтов,Довольно в мире есть предметов,Пера достойных твоего!К. Н. Батюшков, повинуясь общему поветрию негативного отношения к творчеству В. К. Тредиаковского, в своих «Опытах в стихах и прозе» неоднократно в пренебрежительном тоне упоминает всеми гонимого поэта. В сатире «Видение на берегах Леты», написанной в 1809 году и разошедшейся в списках (впервые напечатано в 1841 году) Батюшков дважды упоминает В. К. Тредиаковского. Сначала в обществе со скандально известным поэтом И. С. Барковым (1732—1768 годы):
Трудолюбивый, как пчела,Отец стихов «Тилемахиды» [399] ;И ты, что сотворил обидыВенере девственной, Барков!399
…Отец стихов «Тилемахиды»… – речь идет о В. К. Тредиаковском, сделавшим стихотворный перевод философско-утопического романа «Приключения Телемака» французского писателя и богослова Фенелона Франсуа де (1651—1715 годы). Телемак (Телемах), в «Одиссее» Гомера сын царя Итаки Одиссея и Пенелопы. Помогал отцу в расправе с женихами, добивавшимися руки его матери во время многолетних странствий Одиссея.
А затем как переводчика в стихах прозаического романа французского писателя П. Тальмана (1642—1712 годы) и автора трагедии «Деидамия»:
Певец любовныя езды Осклабил взор усмешкой блуднойИ рек: «О муж, умом не скудный!Обретший редки красотыИ смысл в моей «Деидамии»,Се ты! се ты!…» – «Слова пустые, —Угрюмый судия сказалИ в Лету путь им показал [400] .400
Певец любовныя езды… – В. К. Тредиаковский, переводчик в стихах прозаического романа французского писателя П. Тальмана «Езда на остров любви». «Деидамия» – классицистическая трагедия Тредиаковского.
Осклабил взор усмешкой блудной… (выделено К. Н. Батюшковым). Как трагедию «Деидамия», так и ее автора Батюшков осмеивает незаслуженно, на что и попенял ему 15-летний А. С. Пушкин: «Но Тредьяковского оставь / В столь часто рушимом покое».
В качестве примера невежливости в своих литературных заметках Пушкин приводит широко известный в его время анекдот о Тредиаковском:
«Тредьяковский пришел однажды жаловаться Шувалову на Сумарокова. «Ваше высокопревосходительство! меня Александр Петрович так ударил в правую щеку, что она до сих пор у меня болит». – «Как же, братец? – отвечал ему Шувалов, – у тебя болит правая щека, ты держишься за левую». – «Ах, ваше высокопревосходительство, вы имеете резон», – отвечал Тредьяковский и перенес руку на другую сторону. Тредьяковскому не раз случалось быть битым. В деле Волынского сказано, что сей однажды в какой-то праздник потребовал оду у придворного пииты Василия Тредьяковского, но ода была не готова, и пылкий статс-секретарь наказал тростию оплошного стихотворца» [401] .
401
Там же. С. 72—73. И. И. Шувалов (177—1797 годы) – русский государственный деятель, фаворит императрицы Елизаветы Петровны (1709—1761 годы).
А. П. Волынский (1689—170 годы) – русский государственный деятель и дипломат. В 1719—1730 годах астраханский и казанский губернатор, с 1738 года кабинет-министр императрицы Анны Иоанновны. Противник «бироновщины». Во главе кружка именитых дворян составлял проекты государственного переустройства России, но потерпел поражение, обвинен в государственной измене и был казнен. Литературный герой романа И. И. Лажечникова «Ледяной дом».
Пушкин привел этот анекдот вовсе не для того, чтобы поизгаляться над великим ученым, напротив, он его как мог защищал. Во-первых, поместив анекдот в рубрике «Примеры невежливости», поэт не рассчитывал на публикацию этой рубрики, поскольку это были «заметки для памяти». Недаром рубрика включена в своеобразную «литературную смесь»: «Отрывки из писем, мысли и замечания», в качестве чернового материала для задуманной статьи «О поэзии классической и романтической», отрывок из которой дошел до нас под названием «О ничтожестве литературы русской». Это не вина Пушкина, а наша всеобщая беда, что мы не имеем счастья читать несостоявшуюся статью гения. Во-вторых, Пушкин реально вступился за Тредиаковского, представленного в романе Лажечникова в качестве шута. Сразу же после выхода романа Пушкин посылает И. И. Лажечникову письмо из Петербурга в Москву от 3 ноября 1835 года, в котором, в частности, пишет: «Позвольте, милостивый государь, благодарить вас теперь за прекрасные романы, которые все мы прочли с такою жадностию и с таким наслаждением. Может быть, в художественном отношении «Ледяной дом» и выше «Последнего Новика», но истина историческая в нем не соблюдена, и это со временем, когда дело Волынского будет обнародовано, конечно, повредит вашему созданию; но поэзия останется всегда поэзией, и многие страницы вашего романа будут жить, доколе не забудется русский язык. За Василия Тредьяковского, признаюсь, я готов с вами поспорить. Вы оскорбляете человека, достойного во многих отношениях уважения и благодарности нашей. В деле же Волынского играет он лице мученика. Его донесение Академии трогательно чрезвычайно. Нельзя его читать без негодования на его мучителя. О Бироне можно бы также потолковать. Он имел несчастие быть немцем; на него свалили весь ужас царствования Анны, которое было в духе его времени и в нравах народа. Впрочем, он имел великий ум и великие таланты.
Позвольте сделать вам филологический вопрос, коего разрешения для меня важно: в каком смысле упомянули вы слово хобот в последнем вашем творении и по какому наречию? <…>» [402] .
Ответ Лажечникова на «филологический вопрос» Пушкина проанализирован нами в одной из предыдущих глав сочинения. Не шутом придворным был В. К. Тредиаковский в самом конце царствования сумасбродной императрицы Анны Иоанновны, а «придворным пиитом», как именует его сама государыня. Зазорно ли это? Нет, не зазорно! Таковым был Г. Р. Державин при Екатерине Великой и весьма этим гордился. При Александре I таковым слыл В. А. Жуковский, да и А. С. Пушкин в глазах Николая I был придворным поэтом, или, по крайней мере, хотел видеть его в этом качестве, считая это большой честью для «одного из умнейших людей России». Таковы времена, таковы и нравы, и противиться этому было себе дороже, о чем Пушкин знал не понаслышке.
402
А. С. Пушкин. Собрание сочинений в десяти томах. Том десятый. М., «Художественная литература». 1978. С. 244—245.
К тому же «придворному пииту» В. К. Тредиаковскому в ту пору было всего-то 37 лет и он еще не сложился в качестве великого ученого-историка, филолога, этнографа и полиглота, знавшего к концу жизни около десятка иностранных языков, в том числе древнерусский, церковно-славянский, древнегреческий и латинский.
Самым убедительным фактом признания А. С. Пушкиным гениальности В. К. Тредиаковского является влияние произведения последнего «Похвала Ижорской земле и царствующему граду Санкт-Петербургу» на создание пушкинского шедевра «Медный всадник».