Слово о полку Игореве – подделка тысячелетия
Шрифт:
Подробной биографии В. К. Тредиаковского не существует, нет его фамилии и в многотысячной серии книг под рубрикой «ЖЗЛ» (жизнь замечательных людей), где, к примеру, можно обнаружить книгу под заголовком «С. В. Степашин», тоже «доктора» нескольких наук. Интересный след о творчестве Тредиаковского оставил Г. А. Гуковский, но о личной жизни ученого в статье до обидного мало сведений [408] . Отдельные эпизоды жизни ученого, в основном связанные с его творческой деятельностью, можно уловить в трудах Л. И. Тимофеева, Б. В. Томашевского, С. М. Бонди, О. И. Федотова и ряда других исследователей, которые «со всей строгостью исторического подхода» подтверждают приоритет Тредиаковского в создании современной стиховедческой науки. В пятом сборнике «XVIII век», вышедшем в 1962 году, была опубликована интересная статья В. П. Самаренко «В. К. Тредиаковский в Астрахани», т. е. в городе, где 5 марта 1703 года в семье астраханского священника Кирилла Тредиаковского родился сын Василий. Хотя и родился будущий классик русской литературы в один год с городом Санкт-Петербургом, но ничто вроде бы не предвещало необычной судьбы
408
Гуковский Григорий Александрович (190—1950 годы) – литературовед, профессор Ленинградского (1936—1949 годы) и Саратовского университетов (1942—1946 годы)
Действительно, такому взлету не способствовало ни почти полное отсутствие развитой духовной жизни провинциального города, ни традиционный быт семьи служителя астраханской соборной Троицкой церкви, ни оторванность от центров мировой культуры. Правда, в жизни юноши случился эпизод, сделавший его местной достопримечательностью: его отметил сам царь Петр, когда останавливался в Астрахани по пути в Персию в 1722 году, событие, превратившиеся со временем в легенду.
«Любящий собственноручно вникать в каждую малость, потребную, как ему мнилось, для русской пользы, Петр Алексеевич не только облазил все верфи, коптильни, солеварни, складские помещения, но и пожелал увидеть юных латынщиков. Изо всех них царь удостоил вниманием лишь одного Василия. Заломив ему на лоб русый чуб, Петр долго вглядывался в мутно-голубые серьезные терпеливые глаза юноши и, толкнув его в лоб широкой дланью, произнес то ли с похвалой, то ли сожалеюще: «Вечный труженик!».
Никто не понял, что имел в виду царь-человекознатец, и о. Кирилла тоже не понимал: добро или беду сулит сыну царево предсказание. Труженик – вроде бы хорошо, худо, коли бездельник, а «вечный» звучит приговором, значит, не будет ему отдохновения от трудов праведных, не вкусит он заслуженного покоя на склоне лет. Но это уже о другом: как-никак, а царева отметина легла на его сына» [409] .
Легендой овеяны последние годы астраханской жизни Тредиаковского. Существует известие, что отец предназначал юношу к духовному званию и намеревался его женить против воли, но последний бежал за день до свадьбы в Москву и там поступил в славяно-греко-латинскую академию. По другим сведениям, он выказал в астраханской школе отличные способности к учению и был отправлен в 1723 году в академию в качестве лучшего ученика. По другой версии, которой придерживается Ю. Нагибин, женитьба Василия на красавице Феодосии Кузьминой все-таки состоялась, но тяга к образованию пересилила, и несостоявшийся глава семейства покинул красавицу жену, которая преданно ждала его всю жизнь, делала несколько попыток приехать к нему в Москву. Героиня пронзительного рассказа Ю. Нагибина чем-то напоминает (или так замыслил замечательный советский писатель) княжну Ярославну из «Слова о полку Игореве». Сам же Тредиаковский об этом периоде своей жизни писал: «Дед и отец мой были священниками. Я по желанию моего покойного ныне родителя словесным наукам на латинском языке еще в молодых моих летах в Астрахани, где моя и родина, у римских живущих там монахов учился, а по охоте моей к учению, оставил природный город, дом и родителей и убежал в Москву».
409
Ю. Н. Нагибин. Беглец // в сб. Василий Кириллович Тредиаковский. Лирика. «Тилемахида» и другие сочинения. Изд. «Астраханский университет», 2007. С. 27.
«…пожелал увидеть юных латынщиков» – Юный Тредиаковский был в это время слушателем астраханской католической школы монаховкапуцинов («Латинская школа»), не окончив которую бежал в Москву для получения православного образования.
Так или иначе, но капуцины не препятствовали раскрытию талантов юноши, и в Москве он появился с приличным знанием латинского языка и с первыми стихотворными опытами. Продолжил он образование в Славяно-греко-латинской академии, где в то время обучали языкам; и кроме тех, что входили в само название, – еще немецкому и французскому, а также медицине, физике, философии. Студенты знакомились с «семью свободными искусствами», среди которых числилась и поэзия. На третьем году обучения он специализируется по классу элоквенции (риторики), в это же время он сочиняет первые свои стихи и пишет две драмы – «Язон» и «Тит», а также сочиняет плач о смерти Петра Великого, которого он боготворил всю свою жизнь, и несколько веселых песенок.
Неуемная жажда знаний гонит Тредиаковского все дальше и дальше от родительского дома, и в 1726 году, подобно молодым героям «петровских повестей», он решается на отважный шаг – отправиться на учебу за границу без необходимых к тому средств, полагаясь только на свой «острый ум».
Оказавшись в Голландии в доме русского посланника, Тредиаковский около двух лет занимался французским языком и знакомился с европейской литературой. Затем он отправился «пеш за крайнею своей бедностью» в Париж. Здесь ему удалось определиться секретарем у русского посла князя А. Б. Куракина и, что особенно важно, посещать лекции в Сорбонне (Парижском университете), приобщиться к передовым для того времени философским, эстетическим взглядам, к достижениям в области филологии и искусства. Большая часть стихотворений этого времени написана на французском языке.
Парижский период был самым счастливым в жизни Тредиаковского, начиная с фантастического момента встречи его с русским послом, описанным Ю. Нагибиным.
Несмотря на пользу и радость от пребывания в Париже, Тредиаковский постоянно в мыслях обращается к отечеству. Характерны в этом плане два стихотворения, написанные поэтом во Франции почти в одно и то же время. В одном из них – «Стихах похвальных Парижу» – автор с нескрываемой иронией воспевает Париж: «Красное место! Драгой берег Сенский! Где быть не смеет манер деревенских». Другое же стихотворение – «Стихи похвальные России» – одно из самых проникновенных, глубоко патриотических произведений не только молодого Тредиаковского, но и всей молодой русской поэзии.
Россия мати»! свет мой безмерный!Позволь то, чадо прошу твой верный,Ах, как сидишь ты на троне красно!Небо Российску ты Солнце ясно!…………………………………………..Твои все люди суть православныИ храбростию повсюду славны:Чада достойны таковыя мати,Везде готовы за тебя стати.Чем ты, Россия, неизобильна?Где ты Россия, не была сильна?Сокровище всех добр ты едина!Всегда богата, славе причина.Коль в тебе звезды все здравьем блещут!И Россияне коль громко плещут:Виват Россия! Виват драгая!Виват надежда! Виват благая!Скончу на флейте стихи печальны,Зря на Россию чрез страны дальны:Сто мне языков надобно б былоПрославить все то, что в тебе мило!Вернувшись в 1730 году в Россию, Тредиаковский становится одним из наиболее образованных людей тогдашнего русского общества и с жадностью включился в общественно-литературную жизнь. Но прежде всего он решил закончить свое образование, поступив 1731 году в неоконченную им в свое время Славяно-греко-латинскую академию. В своих заметках «О ничтожестве литературы русской» А. С. Пушкин называет академию Заиконоспасским училищем, поскольку учебное заведение со столь пышным названием размещалось в старом флигеле Заиконоспасского монастыря, стоявшего за иконным рядом на Никольской улице, в Китай-городе.
Вернувшись в родные пенаты, Тредиаковский вспомнил, как восемь лет тому назад, на первом занятии в классе он услышал: «Великий слепец Гомер был самым зрячим среди людей». Тогда он не мог даже предположить, какую роль сыграет в его жизни этот древнегреческий певец «Илиады» и «Одиссеи».
Вскоре после окончания академии в 1733 году его принимают на службу секретарем при Академии Наук Санкт-Петербурга с жалованием 360 рублей в год. В период учебы в Академии он переводит на русский язык роман французского писателя XVII века Поля Тальмана «Езда на остров любви», который приносит Тредиаковскому широкую известность. Дело не только в том, что занимательным был сам роман о сложных любовных отношениях его героев. Внимание современников привлекла вторая часть книги, содержащая 18 стихотворений Василия Кирилловича на русском, французском языках и одно – на латинском. Они свидетельствовали о свободной ориентации поэта во французской прециозной литературе [410] начала XVIII века, демонстрировали появление в русской литературе писателя с новым мироощущением. «Новым было и то, что Тредиаковский впервые в русской литературе XVIII века выступил с печатным сборником, в котором были помещены стихотворения, посвященные любовной теме: «Песенка любовна», «Стихи о силе любви», «Плач одного любовника…», «Тоска любовника в разлучении с любовницею», «Прошение любви» были новым словом в развитии любовной лирики. На фоне предшествующей поэтической традиции стихи Тредиаковского имели большое общекультурное значение» [411] .
410
«… во французской прециозной литературе» (от франц. pre'cieux – изысканный, жеманный, аристократическое направление во французской литературе XVII века. О. д’Юрфе, М. Скюдерх (M. Skuderzy), Ф. Кино (Ph.Auinaulot)). В поэзии воспевалась галантная любовь куртуазной светскости.
411
История русской литературы в 4-х томах. Л., 1980. Т. 1. С. 509.
Объясняя читателям, почему роман «Езда на остров любви» он перевел не «словенским языком», «но почти самым простым русским словом, то есть каковым мы меж собой говорим», Тредиаковский обосновал свою языковую позицию: «Язык словенский у нас церковный, а сия книга мирская». Тем самым он сформулировал впервые одно из основных требований классицизма – единство содержания и формы, понятого как соответствие темы произведения жанру и стилю. Плодотворной была и мысль писателя об опоре литературного языка на разговорную речь. С этого момента Тредиаковский смело вступил на путь «обмирщения» русского литературного языка, о чем он пишет в предисловии к роману, четко формулируя принципы «обмирщения», помимо вышеуказанного: «…язык словенский в нынешнем веке у нас очюнь темен; и многие его наши читая неразумеют; А сия книга есть сладкия любви, того ради всем должна быть вразумительна. Третия: <…> язык словенской ныне жесток моим ушам слышится, хотя прежде сего не только я им писывал, но и разговаривал со всеми…» [412] .
412
Тредиаковский. Стихотворения // Под редакцией академика А. С. Орлова. М., 1935. С. 324—325.