Слой-2

Строгальщиков Виктор Леонидович

Гарри Леопольдович ткнул фужером к потолку.

– Ты намекаешь, что там, – Виктор Александрович покрутил пальцем над головой, – Рокецкого не поддерживают?

– Там поддержат и черта лысого, если он согласится делать то, что от него требуется.

– Даже Окрошенкова?

– А что? – Чернявский выпил и пожевал губами. – Окроха – нормальный мужик, с ним можно иметь дело. Писаки Рокецкого из него бандита лепят, но это не так, это неправда. Ну сбил человека... Бывает! Судимость же снята.

– А насчет КГБ? Говорят же: был платным агентом...

– Во-первых, гэбэ никому никогда не платило. Он же не Филби, не полковник Абедь. А ты сам разве для них отчеты не писал? После турпоездок?

–

Да я всего один раз за границу и ездил, руководителем группы. Ну, я имею в виду тогда, не сейчас, сейчас ничего писать не требуется.

– А тогда написал?

– Да, написал. Что полный порядок, облико моралес, никаких подозрительных контактов.

– Но ведь написал?

– Конечно.

– И эта бумага у них где-то лежит. Вот сейчас достать ее – и ты осведомитель, Витя, за милую душу агент КГБ! Что ты писал в верхнем правом углу? «В Тюменское управление комитета государственной безопасности СССР...».

– Уже не помню.

– Да помнишь, помнишь, – лениво отмахнулся Чернявский. – Такое, если пишут, уже не забывают.

– Но он же и в самом деле бандит, – раздраженно сказал Слесаренко. – Откуда у него столько денег? И эти его связи с рэкетирами, с «Десяткой».

– Ты же сам понимаешь: любому банку нужна «крыша», иначе не выжить. Милиция тебя от настоящего наезда не защитит. Против лома – только два лома. Бей врага его оружием. Бхай-бхай!.. Не там ты плаваешь, Витюшка, не там свою рыбку ловишь. А насчет денег... Деньги Окрохе давали, дают и давать будут очень серьезные люди. Ты думаешь, что «Газпром» и «Сибтруба» свои деньги в его банк положили по наивности? Не надо, Витя, ты не мальчик уже.

– Но он же псих! По телевизору видно: у него глаза ненормальные!

– Да нормальные у него глаза, Витя! Это же театр, ему такой образ лепят, там консультанты московские, «специалисты по переворотам», не слышал? О, лихая команда... Эксперимент, Витюша, и какой: взять совершенно неизвестного народу мужика, с откровенно криминальным прошлым, влить в него бабки, раскрутить за полгода и сделать губернатором! Тогда следующий шаг – эксперимент в масштабах всей страны: не желаете ли вора в законе да в президенты?

– Даже так? Ну быть не может... Ты перегибаешь, Гарик.

– Может быть, и перегибаю. Мне ведь тоже не всё докладывают. А Рокецкий – не Рокецкий... там решат, кому быть. Ты с фондом «Политическое просвещение» близко не знаком? Ну как же так, там ведь твой дружок Кротов!..

– Никакой он мне не дружок.

– И Лузгин, кумир недорезанный... Вот где ниточки-то, вот откуда дергают. Сидят здесь, шпионы долбаные.

– И что, Серега Кротов там всем заправляет?

– Сдурел, батенька. Они там оба на побегушках. Есть кому заправлять и без них. Луньков там крутится, падла хитрожопая, сам-то забздел выдвигаться... Вот Райкова в «Независимой» дерьмом обделали – ты что думаешь, это так, их собственная инициатива? Положили дерьмо на блюдечке и еще положат, вот увидишь. А откуда у Окрохи документы областной администрации? Говорят: Багин вынес. Он что, мешками таскал у всех на виду? Есть кому и без Багина... Еще раз говорю: не суетись, Виксаныч. Без тебя разберутся. А вот если поставишь на себе клеймо «человек Рокецкого» – эта блямба тебе сильно жизнь испортит в дальнейшем. Не надо присягать ефрейтору и даже генералу; присягать надо царю-батюшке.

– Ну и где он, этот царь-батюшка?

– Не спеши – обнаружится... Время, брат, переломное. Не спеши. И займись ты, наконец, своим собственным домом. Стыдно же глянуть: нищета, убожество. Ты с тех пор, как в Тюмень приехал, мебель хоть раз поменял'. Я понимаю, тебе это по херу, но ты о Вере подумай, о детях. Ей же стыдно гостей приглашать.

– Ерунду мелешь, Гарик.

– Да сама, сама она мне говорила

об этом!.. Ты посмотри вокруг себя нормальными глазами: это мебель, по-твоему? Это холодильник, да? И еще твой линолеум. Выкинь всё, настели натуральный паркет, пусть твой внук босыми пятками по дереву шлепает, не по этой химии с электричеством. Денег дам сколько хочешь: десять, двадцать, хоть сто тысяч. Ты их за год вернешь, если работать будешь с умом и меня слушаться, Витя. Дай ты Вере хоть к старости пожить по-хорошему... Что она с тобой в жизни видела?

С каждой гарикиной фразой Слесаренко каменел лицом, понимал: еще немного – и ударит со всей силы, один раз, тот заткнется навеки; пусть потом судят и даже расстреливают, но он не отдаст Гарику себя, не отдаст Веру, не отдаст внука и всю остальную жизнь. Пьяненький Гарри Леопольдович увидел нечто в слесаренковском лице, но совсем не испугался – напротив, подал морду свою смазливую вперед, предлагая к удару, и сказал даже весело:

– Ну давай, бей! На Руси всегда за правду били.

Глава девятая

Вторник с утра стал кошмаром. Честно говоря, он думал, что не успеет: договориться с иринкиным начальством о срочном отпуске на неделю; позвонить или заехать в школу и «отпросить» дочь и вписать ее в свой загранпаспорт; испугать, успокоить и уговорить маму семь дней посидеть с Митяем, переехав на это время к ним в квартиру – из маминой было слишком далеко до садика, не справится таскать его по грязи на руках. И еще пропал Лузгин, не появлялся и не отвечал на звонки, а было что передать ему срочное и важное (обзор понравился Юрию Дмитриевичу, он сказал: не зря, не зря). В полдень, кровь из носу, уже машиной на Екатеринбург – самолет вылетает в шесть вечера, надо еще выкупить билеты, а Ирине собраться и упаковаться, она суетилась и нервничала, никакой радости не было, слезы и крик: зачем всё это придумал, что за пожар, нормальные люди никогда и так далее.

Но успели. Кротов сам вел машину до Екатеринбурга, чтобы расслабиться за рулем, переключить внимание на дорогу и выплеснуть на нее накопившийся нервный заряд. Рядом справа сидел Геннадий Аркадьевич, скрашивал езду московским трепом; водитель, Ирина и дочь сидели сзади, он видел их в зеркале обзора: жена ехала как на расстрел, дочь тоже была в некоем шоке – летит за границу!

Смешно сказать, но раньше, на прежней дешевой работе, ему удавалось находить время и деньги для зарубежных поездок, а ныне, как стал директором в банковском филиале, вот уже четыре года никуда не выезжал – деньги были, но не было времени. Еще в позапрошлом году они оформили Ирине загранпаспорт, строили планы, и всё – на потом, на потом. Жена ни разу не бывала дальше Крыма, металась в женской панике: в чем ходить на Кипре, что там носят?..

Шубы и теплые куртки оставили в машине, как советовал Юрий Дмитриевич. Бежали к самолету на ветру, жена замерзла, Кротов прикрывал ее спиной и волок тяжелые сумки и чемоданы в растопыренных руках. Геннадий Аркадьевич опекал дочь Наташку, безмозгло озиравшуюся по сторонам и постоянно спотыкавшуюся на самом ровном месте.

Самолет был не наш – «триста десятый» аэробус авиакомпании «Сайпрус Эйрлайнс», пузатый и просторный. Кроме них, в салоне бизнес-класса не было никого. Маленькие чернявые стюардессы набросились на них втроем, помогали и советовали, непрерывно улыбаясь, одна вполне сносно говорила по-русски. Дочь Наташка сразу бросилась к окну, высматривала что-то в аэропортовских сумерках. Геннадий Аркадьевич деликатно сел в самый задний ряд, тоже у окна, с противоположной стороны. Они с женой устроились посередине, в широких креслах, просторно отстоящих – это вам не «тушка», где колени упираются в спину впереди сидящего.