Слой-2
Шрифт:
– Пять тысяч.
– Ну, до пятницы хватит, – рассмеялся Геннадий Аркадьевич и раскрыл журнал. Кротов посидел еще рядом, выкурив новую сигарету, и вернулся в свое кресло.
– Ты знаешь, где здесь туалет? – шепотом спросила жена.
– Наверно, в хвосте, как обычно.
– Ты меня проводишь? Я что-то теряюсь, как девочка.
– Эх ты, кулёма деревенская, – сказал Кротов с покровительственной улыбкой.
В салоне туристского класса люди сидели теснее, дальние ряды клубились сигаретным дымом. Мужчины уже пили водку, заедая
– Ты зайдешь со мной сначала, я не знаю, что там и как нажимать.
– Кулёма.
– Перестань, пожалуйста. Мне это слово не нравится.
Они зашли в кабинку, Кротов огляделся, почитал надписи, повернулся к двери и нажал рукоятку запора.
– Что ты делаешь?..
Такого не было давно. Он путался в тряпках, зажимая губами трепещущий испуганный рот, мял руками и толкался, не зная, как устроиться, пока не рухнул задом на крышку унитаза и затащил жену на колени и ближе.
– Ты с ума сошел, – прошептала Ирина, когда всё кончилось. – Какой вы пылкий, дяденька, я и не подозревала...
– А вы такая гладкая, тетенька, и мягкая внутри. Не хочу вылезать из тебя.
– Ой, сейчас постучит кто-нибудь... И вообще, мне надо, Сережа... Закрой глаза, пожалуйста.
Он вернулся в свой салон с улыбкой молодого хулигана.
Подошла стюардесса, другая, не «русская», щебетала нечто вопросительное; Кротов пытался уловить отрывки знакомых английских слов, мучился непониманием, пока дочь небрежным голосом не соизволила вмешаться.
– Она спрашивает, будем мы обедать сейчас или попозже.
– Давайте сейчас. Честное слово, жрать уже хочется.
– Нау, – мяукнула дочь, и стюардесса всем своим видом изобразила удовлетворение.
Пришла и плюхнулась в кресло жена, пахла свежими духами.
– Сейчас будем есть, – сказала дочь. – А папа будет жрать.
– Как ты выражаешься, Наталья?
– Это его собственное слово.
– Ну, зазналась, – сказал Кротов. – Она, видите ли, общалась со стюардессой по-английски.
– Вот и отлично, – сказала жена с гордостью. – Хоть один человек у нас сможет на Кипре разговаривать с людьми.
– Как два пальца, – сказала дочь, повергнув мамашу в недлительный шок.
Стюардесса принесла и раздала меню.
– Вам помочь, предки?
– Сами справимся, – буркнул обиженный всеми Кротов. Он пробежал глазами красиво напечатанный лаковый лист и понял, что два варианта: мясо с чем-то и рыба с чем-то, какие-то салаты и черт его знает что еще в длинном списке.
– Рыбу или мясо? – спросил он Ирину.
– Давай рыбу! И много!
– Уж сколько дадут...
– Плиз? – пропела стюардесса, сверкая зубами.
– Да, плиз, конечно...
– Если берете
– Плиз, номер... намбер ту! – выговорил Кротов; жена закивала старательное и часто, как будто качание головы тоже требовало перевода.
– Оу, йес, файн! – обрадовалась стюардесса и затараторила что-то Наташке. Та выслушала и ответила легко и длинно; жена толкнула локтем Кротова: ты только посмотри, какая умница!..
– Крайнц хагель доннер веттер нох айн маль! – выпалил Кротов; стюардесса нахмурилась и спросила:
– Вас, вас?
– Ну тебя, Сережа! Наташенька, скажи, что папа шутит.
– И пусть еще виски принесет.
– Оу, скотч, йес, файн, – снова обрадовалась стюардесса. – Фиддиш, ригал, джонни зе блэк?
– Фиддиш, – гордо ответствовал Кротов и тоже сказал: – Фаин.
Потом ели, спали, пили и снова ели. Наташка замахала ему от своего окна, он уселся позади и увидел внизу на лунном море темные неправильные пятна каких-то островов.
– Если бы мы сейчас упали, – сказала дочь, – то смогли бы доплыть до них и спастись.
– Дура ты, милая, – сказал Кротов дочери, и она не обиделась: так это было по-доброму сказано.
На пятом часу полета, когда казалось уже, что никогда никуда не прилетим, так и будем жить вечно в этом ставшем домашним салоне, стюардессы в учтивых соседях, болтают с Наташкой, носят ей какие-то проспекты, Ирина дремлет по третьему разу, они с Геннадием перешли на «Чивас Ригал» и безо льда, – вдруг справа выплыли огни, всё больше и больше, обнаружился город в дорожных светящихся лентах, темных букашках автомашин, трассирующей очередью близко возникли яркие посадочные знаки, толчок и качание, аплодисменты в заднем салоне...
– С прибытием на кипрскую землю! Аэропорт Ларнака, – сказал Геннадий Аркадьевич. – Воздух плюс двадцать четыре, море плюс двадцать одни. Поздравляю!
– Я знаю, – сказала дочь. – Объявляли по радио.
В аэропорту Геннадий Аркадьевич увлек их в коридор с надписью «грин» – это Кротов знал: «зеленая» зона, свободная от таможенного досмотра, если тебе нечего декларировать. В зоне прибытия Геннадий Аркадьевну быстро вычислил парня с табличкой в руках – Кротов вначале прочел её как «одиннадцать», но потом догадался, что это две английские буквы, аббревиатура того самого «Интервала», который «Интернешнл».
С трудом, но упихали сумки с чемоданами в багажник «мерседеса», Гена сел спереди, а они сзади рядышком, все втроем, Кротова стиснули в середине: женщинам хотелось у окна.
– Как жаль, что уже ночь, – сказала Ирина. – Вокруг совсем ничего не видно.
– Еще насмотришься, – проворчала дочь, опередив отца дословно. – Это что, горы?.. Самая высокая гора на Кипре – тысяча девятьсот пятьдесят один метр. Туда можно заехать на машине. «Когда и где успела вычитать?» – подивился Кротов. – А север острова захватила Турция в семьдесят четвертом году.