Слой-2

Строгальщиков Виктор Леонидович

Саша Горшкалев был хорошо знаком Кротову как отец первой в городе биржи недвижимости. Кротов там тоже поучаствовал – правда, без особого успеха. Нынче Горшкалев, по слухам, занялся еще и турбизнесом, что-то придумывал с греками. Кротову попадалась на глаза его реклама в тюменских газетах.

Горшкалев был с женой и детьми, совмещал отдых с делами на Кипре. Кротов бывал пару раз у них в доме, изумлялся горшкалевской системе воспитания: маленький сын и дочь постарше, худые и загорелые, по утрам обливаются холодной водой, ходят на руках и делают десять «мостиков» кряду, говорят не по-нашенски, вслух читают Гумилева – и не знал бы, что Гумилев, но сын объявлял, как на утреннике.

Разговорились о том о сём, тем более что лезть в море не очень-то и хотелось.

Горшкалев узнал про кротовский таймшер, сказал, что обдираловка, можно дешевле и лучше, и пляж здесь каменистый, детям не очень удобно, а вообще Кипр для семейного отдыха – то что надо, но в Греции лучше, особенно на западном побережье.

– Как вода? – спросил Кротов.

– Отлично. Но детям всё же лучше в бассейне – там чисто.

Кротов собрался с духом, помахал рукой своим и пошел в море, оступаясь на видных и скрытых пеною камнях. Горшкалевское «отлично» прокатилось мурашками до шеи, но он загнал себя в воду по грудь, задыхаясь в ознобе, нырнул с головой, яростно заработал руками и ногами, и когда вынырнул и замотал головой, убирая с глаз воду и волосы, всё уже было нормально. Горшкалев размеренно плыл впереди, опустив голову в воду, Кротов так не умел и поплыл за ним медленно, разгребая руками от подбородка, потом лег на спину и закрыл глаза. Погруженные уши ловили далекий моторный стук, солнце припекало сквозь веки, проявляя на глазных яблоках смутные пятна и полосы. Он перевернулся шумно на живот и поплыл дальше, к гряде каменного мола, где уже сидел маленький, далекий Горшкалев.

Он взобрался по скользким камням и сел рядом, переводя нестойкое дыхание. Наташка прыгала под деревьями и махала ему полотенцем, жена Ирина смотрела с лежака из-под руки, приподняв голову. «Ты молодец», – сказал себе Кротов. Дочь перестала прыгать и показывала пальцем куда-то вверх и в сторону. Кротов обернулся и посмотрел в небо: высоко над морем летел на парашюте привязанный тросом к мчащемуся катеру какой-то счастливый камикадзе.

– В город сходим? – спросил он Горшкалева.

– Лучше вечером. Сейчас жарко, да и скоро сиеста, всё закроется, это же юг. Кого мы видим! – сказал Горшкалев, адресуясь к подплывающей жене. – Большой успех, но плыла ты неграмотно.

– Он всех всему учит, – сказала Кротову горшкалевская жена Галина, держась рукой за камень и отдувая воду с носа. – Бедные дети, бедная я...

Поплыли назад, Кротов снова отдыхал на полпути, слушал новые подводные звуки. Почти у берега наткнулся на Ирину с Наташкой, вяло двигавшихся на мелководье, схватил жену за руку и повлек на глубину, та упиралась и говорила про акул, Кротов смеялся и тащил всё дальше, пока не увидел: не шутит, действительно боится, лицо растерянное и злое, и тогда отпустил, и вдруг сам почувствовал под животом и ногами бесшумную невидимую неизвестность, и тоже поплыл энергично к берегу, и перевел дыхание, только коснувшись пальцами дна, дальше шел на цыпочках – хватит, наплавался.

Он рассказал про сиесту, но женщины рвались в поход и зрелища; они переоделись в сухое и вышли на прибрежное шоссе, где проезжавшие такси сигналили им и притормаживали. Город был рядом, жили на окраине, но Кротов решил: едем в центр на машине, оттуда вернемся пешком.

– Руссия? – спросил таксист. – Хорошо! Калимера!

В первом попавшемся банке поменяли доллары на кипрские фунты, Кротов дал пятьсот фунтов жене и сказал: «Вам на семечки».

Первый шопинг принес разочарование: очень дорого и выбор не слишком. В магазинах было прохладно, спасибо кондишенам, и разрешали курить, пока женщины рыщут, так что Кротов впервые в жизни сказал жене: «Не торопись, смотри внимательно», – а дома гнал из магазинов чуть ли не пинками, не выносил толкучку и грубую магазинную публику. А тут, когда в трикотажной лавке ему предложили пива, он и вовсе размяк и умилился, сидел под вентилятором и браковал одну кофточку за другой, лишь бы не снова на жару; продавщицы негромко переговаривались с Наташкой, дочь бегала к отцу с обновками и возвращалась. Кротов пил пиво и не соглашался, но тут жена вышла

из кабинки в светлом брючном костюме, сидел как влитой, затащить бы в кабинку, как в самолете: что это с тобой, старик? И Кротов сказал, что вот это годится, это берем однозначно, жена покраснела от удовольствия и вертелась перед большим зеркалом; дочь заходила то слева, то справа; продавщица обернулась к Кротову, поцеловала и отдернула от губ сложенные колечком пальчики.

– С тобой всё ясно, – сказал Кротов. – Теперь пошли искать Наташке.

– Чего искать? – Дочь таращила глаза в испуганном восторге.

– Всё, что найдем. Папан гуляет.

В большом супермаркете, обнаруженном сразу за углом, Кротов уселся в баре и пустил женщин на вольный покупочный выпас. Иногда прибегала жена уже с новыми фирменными пакетами в руках, складывала их возле Кротова, говорила: «А тебе когда будем смотреть что-нибудь из мужского?». Кротов хмыкал невнятно, и жена уносилась на эскалаторе вниз или вверх, глядела со ступенек озорно и рассеянно.

Короче, нахапались и пришлось снова брать такси. Тащились с пакетами по своим уже в доску дорожкам и мостикам, Кротова нервировали взгляды отдыхающих: приехала деревня, хватает всё подряд в первый же день, а бабам начихать, ползут счастливые, до вечера будут кривляться у зеркала... Встретился тот же пузатый, брёл один с авоськой, сказал, что за выпивкой, тут рядом магазин, в пять раз дешевле, чем в баре. Кротов просил обождать и погнал своих женщин галопом, бросил пакеты у двери и помчался к пузатому. «Купи мне вина!» – успела крикнуть Ирина.

Пузатый представился как Петр Иваныч и повел Кротова через кусты к другому сокрытому выходу – прямо к дверям «гастронома», через центральный вход кругом и дальше, сам нашел этот путь лишь позавчера. Кротов надумал было приколоться по вискарю, ассортимент был что надо – чувствовалась бывшая английская колония, но Петр Иваныч отсоветовал: дорого, местное бренди куда вкуснее и стоит копейки, притом есть выбор по градусности – от двадцати восьми (это «утреннее», с подмигом пояснил пузатый) до «вечерних» пятидесяти. Кротов выбрал «дневное» – знакомые сорок градусов и бутылку вина «Командарие», опять же читал про него в самолете – сувенирное вино, гордость кипрских виноделов. Купил еще сыра и местный лаваш, запаянный в тонкую пленку.

«Дома», конечно же, разгорался стриптиз, тряпки летали туда и сюда. Кротов сказал: «Пошли вон, бесстыдницы», – и загнал женщин в спальню, а сам уселся с бутылкой у телевизора и врубил «Евроспорт». Показывали гольф, очень длинно и скучно, а бренди и в самом деле было отличным – густым и нерезким, слегка обжигало гортань и мякоть щек. Кротов унюхал, что его тело кисло пахнет морем и потом, поставил на пол бутылку и пошел в душ. Когда вернулся, бодрый и влажный, на экране всё так же махали дурацкими клюшками, и вдруг ему стало невыносимо скучно в этой шикарной комнате, на этом шикарном острове с его шикарным морем и пальмами и прочей чужой ерундой. Было ощущение, что кончился завод, как в будильнике, и всё остановилось, но тут пришли наряженные в новое жена и дочь и стали спрашивать, где они будут сегодня обедать. Дочь сказала, что в «Интервале» полупансион, то есть оплаченные завтрак и ужин, обедать можно где угодно, есть местный ресторан, но это неинтересно: там они будут ужинать каждый вечер, а на обед лучше сходить на набережную, там куча ресторанчиков, рассказали девочки на пляже, все так делают, и не только русские.

– Ну если не только русские... – сказал Кротов и пошел одеваться. Жена советовала шорты – опять же «все так ходят», эти проклятые кипрские «все», но Кротов застыдился мохнатых бледных ног и натянул брюки, как ни ругали его женщины и как ни отговаривали. Сдался в одном: надел плетеные босоножки с белыми носками – до этого шлепал в кроссовках – и белую же кепку-бейсболку от солнца. Ирина вырядилась в купленные шорты, белые в цветах; Наташка щеголяла в джинсовых, обрезанных до крайности, вся задница на виду, паршивица, где так ходить научилась? Еще годика два, и нужен будет глаз да глаз, не принесла бы в подоле...