Случай на станции Скалба
Шрифт:
– Тебе профессию надо иметь!, чтоб жить без оглядки.
– Он посмотрел на бутерброд, усмехнулся довольный своей победой.
– Когда деньга, лучше себя чувствуешь, а когда неворованная - тем более!
Потом Демин узнал этот мужик - монтажник. Мотается по командировкам, получает и пятьсот, и за пятьсот. Так, что не врал!
Демин не был таким уж особенным Ломоносовым-Лавуазье, но он мог бы остаться в девятом классе. Захотел бы и остался. Да у него о том идеи не было. Восьмой класс он заканчивал легко и свободно.
А
А в конце августа прямо перед началом занятий мать пришла домой с Робертом. И через несколько дней к ним переехали Робертовы вещи и главное - ударная установка. Роберт был ударником в ресторане при гостинице, где мать была коридорная. У них очень удобно получилось!
В первый или во второй раз, когда Демину постелили в кухне, на полу, мать сказала.
– Ты зови его дядя Роберт.
– А тебя тетя мама?
Эти слова Роберт вроде бы пропустил мимо ушей, вроде бы вообще не слыхал. Но через несколько дней мать, как раз ушла куда-то, потом Демин подумал, что может, и нарочно, через несколько дней Демин ничего не ожидал, был то есть совершенно не готов, он просто смотрел телевизор, а Роберт смотрел на него. Но такие вещи на Демина не действовали.
– Я почему каратэ не занимаюсь, - вдруг сказал Роберт, - потому, что тянет.
– Чего тянет?
– Демин не хотел, да спросил.
– Да кому-нибудь морда наподдавать!
– Он когда волновался всегда говорил с акцентом.
– Я нестойкий к этому вопросу.
Некоторое время они молчали уперевшись друг в друга упрямыми взглядами. Затем Роберт продолжил намеченную программу.
– Ты хочешь в девять уходи, хочешь в десять хочешь в двенадцать утром! Меня не касается. Но вечер - одиннадцать приходи!
Демин никак не мог уходить из дому в двенадцать дня у него учеба начиналась с восьми. Впрочем Роберт этого мог и не знать. Роберт мог ему от чистого сердца предлагать сидеть тут до двенадцати. Он очень мало Деминым интересовался.
– Ты меня извини!
– Это он сказал таким тоном, каким извинения совсем не просят.
– Ты мне здесь абсолютно не нужен!
Теперь Демин очень захотел ему ответить. Но не нашелся сразу. И тогда Роберт как бы перебил его:
– Мать знает!
Эх! Он должен был ответить этому Роберту. И потом он сообразил, как мог бы ответить. Хотя бы молоток в руки взять.
Да и просто словами! Но Демин мать жалел. Себе он это называл «Неохота связываться» и «Она еще сама потом…» А по правде он ее просто жалел!
Он ее жалел и тогда когда от него утром дверь в комнату стали запирать, чтобы он якобы не играл на Робертовой ударной установке. И когда кровать его навсегда передвинули в узенький коридорчик перед входной дверью. И когда мать с настоящими слезами говорила соседке:
– Ну, что же Лариса! Если я родила, я теперь всю жизнь должна таскать эту тяжесть! Мне самой пожить хочется. Вон Робик - думаешь, очень доволен? Степка. Степка. Сколько я его должна воспитывать в конце то концов?1
Демин еще не понимал, что материнская любовь к нему прошла! Об этом ни в одном кино не было сказано, что такое бывает.
И он тогда ушел из дому - в наказание матери, чтоб она опомнилась и побежала его искать.
Но его никто не искал. Через неделю он явился. Его окинули не очень добрым взглядом.
– Хорош!
– Как будто радовались, что теперь есть возможность ругать его на законных основаниях.
И, переночевав кое-как, измарав и без того не очень чистую наволочку, он ушел туда, откуда явился - в котельную.
Помещение было огромное, как бы двухэтажное, только конечно, под землей. Окна присажены у самого потолка. Но никто на них не обращал особого внимания потому, что здесь всегда горел свет.
Тут заправлял дядя Андрюха - хромой седой нечесаный. Орал какой-то своей начальнице:
– Я работу справляю? Все! А другое тебя не касается!
Еще приходил сюда однорукий дядя Серега и дядя Толяныч, который рассказывал, что будто бы когда то работал следователем.
Демин даже приладился оттуда ходить в ПТУ. Мужики про него говорили:
– Ну он же Алешки Демина внук который валенки валял.
– Это они вспоминали деда материного отца.
Но потом все изменилось там Дядя Андрюха, который считал котельную вроде как своей собственностью, сдал ее каким-то подозрительным типам, которые играли в карты, а больше в «железку». Они заваливались часов с шести - и понеслось!
Это было похоже сразу и на рынок, и на пивную-шалман и на темную подворотню. Хотя никаких темных подворотен в сельской Скалбе быть не могло.
Дядя Андрюха стал теперь злой: деньги, взятые им вперед, давно испарились и он сам был не хозяин в своем доме. Дядя Серега и дядя Толяныч резко пропали - их эти играющие «наладили». А Демин остался ему-то пропадать было некуда! Он продолжал жить на своей лежанке за толстыми трубами. Место может, и темное, может, и излишне теплое, а зато уж свое.
Но однажды Демина оттуда выставили. Демин уже лежал раздетый - то ли готовился спать то ли готовился еще помечтать на сон грядущий. И тут над трубой возникла рыжая курчавая башка:
– Давай вали отсюда!
– и потом было прибавлено еще несколько слов.
Почему то Демин сразу понял, что место это, бесплатно занимаемое им, теперь тоже продано дядей Андрюхой. За спиной у «башки» виднелась еще одна - женская. Вторая башка была выпивши улыбалась и ждала нисколько не сомневаясь чем кончится дело.