Случай на станции Скалба
Шрифт:
Но стыдно было их бросать когда так завязаны, а может завязли! И с Аленой не то, что не потанцуешь, не глянешь.
Была и еще одна причина - совсем уж, наверно странная! Которую он сам от себя держал под замком. Демин страшился потерять их уважение и снова стать человеком второго сорта парнем «из плохой семьи».
Отчетливо виделось ему как Алена презрительно прищурится: «Ну я же тебе сразу говорила. Когда культуры нет…»
Утром на четвертый день расследования к Любе в кабинет зашел Сережа Камушкин. Взял стул сел напротив прищурился
У Сережи лицо было бледноватое такое, а глаза серо-синие тоже бледноватые, а рост выражаясь термином Николая Егоровича «приземистый». В общем почти квадратный такой человечек.
Но это был квадрат огромной силы и ловкости. И стрелял он очень достойно и быстро. И «блатную музыку» знал - не для красоты как некоторые, а для дела.
Как-то Николай Егорович сказал Любе:
– Кстати могу посватать.
– Была такая договоренность!
– излишне спокойно осведомилась Люба.
– Ну.
– Начальник развел руками.
– Я мужских тайн не выдаю!
– Вас поняла. Отвечаю: сватать меня не надо, спасибо.
Разговор этот состоялся года полтора назад. И ничто не изменилось в Сереже Камушкине. Только вел он теперь какой-то подчеркнуто хороший образ жизни режимил не пропускал ни одной физкультуры вообще всегда был «заряжен». Как человек простой и именно милицейский он завоевывал Любино расположение самым надежным самым достойным и собственно единственно доступным для него способом - отличным исполнением своего долга.
Итак, вошел Камушкин улыбнулся прищурился.
– Есть Люб интересный факт по детям. От Зубова поступило устное распоряжение помогать Любе чем возможно. Так, что повод поговорить с ней у Сережи Камушкина был вполне законный!
– У нас в Скалбе, Люб имеется подпольный танц-клуб.
– Он полез в свою книжечку, но заметила Люба адрес помнил наизусть - готовился к разговору, только показывать того не хотел.
– Значит, улица Речная, дом стало быть восемь, Бочкин Святослав Александрович.
– А почему подпольный! Может просто танцы!
– По не совсем проверенным данным деньги берет с молодежи. Самому где-то за тридцать. Выпивку разрешает. Теперь это у них называется дискотека.
Что и говорить блокнот который дал ей Сережа был истинным чудом. Умел капитан Камушкин вести дознание - ясно точно с неумолимой твердостью. Люба никогда не видела того гражданина Бочкина С. А содержателя детской подпольной дискотеки, а он вставал из Сережиных быстрых записей как живой - во всей отвратительной красе.
Он видно был этот Святослав Александрович подлецом по призванию. Уяснив, что от него хотят, стремительно пошел в «сознанку» (только прошу это зафиксировать в протоколе товарищ капитан!) И потом щедрыми горстями стал сыпать перед Сережей сверкающие бесстыдным предательством факты. А это ведь тоже надо «уметь» - заметить в людях столько плохого.
Люба уже несколько раз пролистала блокнот. Материал имелся - это факт. Но вот какой - неизвестно! Так биологи вынув из пучин морских глубоководную сеть рассматривают див и страшилищ а кто они и зачем! Только одна фамилия мелькнула Свинцов - тот парнишка у которого был тир в виде человеческих фигур и самодельный «пападельныи» пистолет. Теперь он будто бы стал верховодить в целой компании ребят. Ну и, что!
Сюда же примыкал и такой факт Некто Демин (по имени его никто никогда не звал) отлупил одного из приятелей Свинцова. История эта кончилась ничем. Почему! То ли Свинцов затаился (и тогда можно, что-то предполагать). То ли Демин, как считает Бочкин, действительно угрюмый неприятный парень.
Но ведь оценки гражданина Бочкина никак не следует принимать за объективные. Вообще за те которым стоит верить.
И все-таки Люба уверена была, вот среди этих сорока - пятидесяти ребят, что толклись около Бочкина и был тот самый.
Домой она вернулась поздно Еще и потому, что шла не торопясь, выбрав дальнюю окольную дорогу по высоковольтной трассе. Ей хотелось проветрить мозги от раздумий своих детективных. Вот тебе небо и вот дорога. И все!
Верно ее работа требовала решительных и стремительных действии. Но требовала она и полной неторопливости Люба думала, что лучше уж медлить, чем делать приблизительное, так называемое «почти правильное». Очень дорого оно потом обходится!
Дома переодевшись в простой и свободный сарафанчик, она вышла на улицу. Еще не дойдя до сарая, она услышала, что мать доит. Причем заканчивает, потому, что струйки били не о ведро, а попадали в густую и пышную молочную пену. И от этого получался такой прекрасный звук, который никакими словами не передать, а только вот надо остановиться у раскрытой в хлев двери и слушать.
Почувствовав Любин взгляд, мать обернулась к ней - такая в меру усталая, но больше умиротворенная, какой и следует быть хозяйке по вечерам.
– Снеси там под колодец…
Люба понесла ведро по мягкой узенькой дорожке между гряд, поставила его в жестяную детскую ванну с холодной водой. Накрыла ведро крышкой и сверху положила камень - чтоб уж, как говорится, ни кот, ни кошка…
Иногда ей казалось, что она хочет выполнять только вот эту простую крестьянскую работу И больше ничего, и больше никогда ничего в жизни. И так прожить до самой старости И иметь мужа, спокойного, работящего, которого можно побранить, что слишком задержался у товарищей под субботу с воскресеньем.
И потом сидеть на крыльце совсем старой бабушкой и смотреть, как жизнь уходит куда-то вдаль.
Она вздохнула от этих мыслей, как ото сна, и пошла опять к матери.
На веранде они разлили молоко из второго ведра по банкам
– для тех дачников, которые приходили вечером за парным. И тут же сели ужинать сами - молоком да хлебом со свежим вареньем.
Мать пододвинула кружку, чтобы Люба налила еще.
– Говорила тут Пономарева Татьяна. Помнишь ее?
– Тетя Таня! Конечно!