Случайные связи
Шрифт:
— А почему бы тебе не печатать книги за свой счет?
— Наверное, придется, но мне хочется, чтобы эти чертовы редакторы в издательствах признали, что я гений и стали печатать меня миллионными тиражами.
— К цели ведь ведет не одна дорога, а множество. Если на одной тебе встретилось препятствие, ты можешь избрать другую, главное, всегда помнить, что ты идешь к своей цели. Пусть не так быстро, как тебе хотелось бы, пусть окольными путями, но ведь ты идешь.
— Да, ты права! путь самурая может ветвиться, может петлять, но все равно — это Путь Самурая. Да, ты сто раз права, буду пробиваться к своей цели по-другому. Вот только сейчас, благодаря тебе я понял, какой же я все-таки счастливый человек! Писательская горячка приключилась со мной поздно, но очень вовремя: когда я уже состоялся как бизнесмен, когда у меня уже есть некий капитал и огромный жизненный опыт, когда мне уже
— Роман-то дашь почитать? — спросила Саша, когда Андрей опустил ее на землю.
— Нет, — ответил он резко.
— Почему? — она уже готова была обидеться.
— Понимаешь, я хочу, чтобы я был дорог тебе сам по себе, просто как личность, потому что я такой обаятельный великолепный человек. Я ведь такой? — Саша кивнула. — Хочу, чтобы ты помнила просто человека, Андрюху, с которым ты познакомилась на Крите, и с которым провела несколько незабываемых дней. Они ведь были такими? — она снова кивнула. — Я не хочу, чтобы ты оценивала меня потому, что я делаю или сколько у меня денег.
— А, может, ты просто боишься, что я раскритикую твое творчество? Что мне оно будет не интересно? Не понравится мне оно?
— И это тоже. Не буду лукавить, — Сашу завораживали эти Андреевы переходы от веселья к серьезности. — Вот говорят, главное, чтобы тебе самому нравилось, и пишешь ты тоже для себя, потому что не можешь не писать, потому что ты таким образом самореализуешься. Все так, да не так. Ведь в итоге искусство должно служить народу. Кажется, был такой социалистический лозунг. И хочется, чтобы тебя читали, и хочется нравиться. Может быть, я слаб, и не очень уверен в себе, но жесткая критика, как это ни прискорбно, может вывести меня из душевного равновесия. Представляешь, однажды, после того, как о моем романе сказали какую-то совершенно необоснованную и несправедливую гадость, я решил, что завяжу. Что не напишу больше ни строчки. Потому что уверовал, что пишу полное дерьмо. А потом подумал, что не сдамся из-за того, что какой-то там завистливый болван, который сам ничего путного в этой жизни не сделал, нелестно отозвался о моей книге. Ни за что не сдамся! В конце концов, и Достоевский не всем нравится, и при этом он общепризнанный гений. Занятный парадокс, на мой взгляд. Есть люди, которым моя писанина не нравится, но есть и те, которые благодарят меня за мои книги, потому что они им доставили удовольствие, а некоторым даже помогли, потому что в них я задал правильные вопросы и поспособствовал нахождению ответов. Заметь, я не готовые дал ответы, а именно помог их найти самому читателю. Это же прекрасно!
— Но ведь я тоже простой читатель! И я тоже имею право на твои книги! — возмутилась Саша. — Я тоже хочу удовольствия и тоже хочу найти ответы! Ты даже не представляешь, до какой степени хочу!
— Экая ты горячая, нетерпеливая! — он поцеловал ее. — Прочитаешь, обязательно прочитаешь. Когда-нибудь, а я очень надеюсь, что это произойдет довольно скоро, и благодаря тебе, кстати, ты зайдешь в магазин и увидишь мою книгу. Ты купишь ее и прочитаешь. И будешь с гордостью рассказывать мужчине, который будет рядом с тобой в этот момент, что с автором этой книги ты знакома. И скроешь, что знакома с ним была довольно близко, и что несколько дней он тебя даже любил. Очень любил!
— Всего несколько дней?
— Может быть, несколько дней, а, может, и всю жизнь. Я пока не знаю. Я живу лишь сегодня. Не вчера и не завтра, только сегодня…
Саша долго терзалась сомнениями, прежде чем задать этот вопрос. Ей казалось, что она точно знает, какой ответ услышит, но это был тот ответ, услышать который она не хотела. Завтра она должна была сесть в самолет и покинуть остров, который подарил ей несколько дней безмятежности и любви. Лунная дорожка, что текла по тихому, темному морю вдруг показалась ей невероятно прекрасной. Звезды, что мерцали в черном небе, показались ей невероятно крупными, а Андрей, сидевший за столом напротив в той самой таверне, где они встретились в первый раз, самым близким человеком. Она была уверена, что это он. Точно он. Мужчина, что предназначен ей судьбой. Ее половина. Никогда и ни с кем ей не было так хорошо, как с ним. Он был понятен ей и загадочен одновременно. Он давал ей ощущение некой осмысленности бытия, а она его вдохновляла. Он был самым лучшим любовником из всех, что встречались ей. И вполне вероятно, что в будущем, может быть, ближайшем, а, может быть, отдаленном, он станет известным. Как и предсказывала гадалка. Это точно он. Она была влюблена. Страстно, безоговорочно. Но, кажется, она знала, что он ответит на ее вопрос. И она вовсе не хотела слышать его ответ. И все же она решается:
— Мы еще увидимся?
Он молчит. Смотрит на звезды, на море, потом медленно переводит взгляд на Сашу.
— А зачем нам это? Ты уверена, что нам это нужно?
— Я, кажется, люблю тебя, — медленно говорит Саша.
— Солнце мое, ничто ведь не помешает тебе любить меня на расстоянии. Я, кажется, тоже люблю тебя. И давно мне уже ни с кем не было так хорошо. Но…
— Что «но»?
— Но… Ты для меня праздник, а праздники заканчиваются, как только начинаются будни. А я не хочу, чтобы ты стала для меня буднями. Хочу запечатлеть тебя в своей памяти, как праздник. Только так ты и останешься со мной навсегда, а если мы будем вместе, то это будет означать, что рано или поздно мы расстанемся. Наше воссоединение станет началом нашей разлуки.
— Это слишком сложно для меня, — по Сашиной щеке катилась слеза, и в ней отражались звезды. — После всех утрат, что я пережила, в первый раз позволила себе снова влюбиться, в первый раз я не испугалась. А выходит, зря не испугалась.
— Расслабься, просто расслабься. Жизнь — это не только борьба, это еще и удовольствие. Почему ты не хочешь этого понять? — Андрей утирает Сашины слезы. — Зачем ты постоянно думаешь о прошлом? Почему ты непрестанно заглядываешь в будущее? Почему бы тебе не жить сейчас. Разве это сложно?
— Сложно. Завтра я уеду, и мы больше с тобой никогда не увидимся. Как я могу не думать об этом? Я чувствую себя обманутой!
— Я тебе ничего не обещал, — возражает Андрей, — я не могу отвечать за твои фантазии. Хотя нет, обещал. Да, точно, обещал! — он открывает свой компьютер. — Читай. Это конец того сюжета, который я придумал незадолго до того, как встретил тебя.
«На ней снова синее платье. То самое. У нее тонкий вкус — она могла бы быть прекрасным режиссером. Но не стала, потому что стала кем-то другим. Хотя самой ей кажется, что она не стала никем. Она говорит, что надела это платье специально, чтобы завершить эту историю так же, как она и началась. Она тщательно выстраивает мизансцену: она приводит меня в тот же ресторан, где я впервые увидел ее, она усаживает меня за тот же столик, она даже пытается сесть отдельно от меня — ей важна зеркальность ситуации в конце и в начале. Но я протестую. Говорю, что мне плевать на достоверность, я просто хочу держать ее за руку. Она смеется и соглашается.
— Я хотела валяться у тебя в ногах и умолять, чтобы ты остался со мной еще хоть на месяц, хоть на день, хоть на миг. И я бы тебя разжалобила. Ты уж поверь. Ты бы остался. Но я подумала, что ты прав. Иногда мгновение стоит вечности. Иногда одно мгновение ярче вечности. Пусть ты останешься самым лучшим мгновением моей жизни. Все, что может случиться с нами потом, уже не сравнится с этим мгновением. Поэтому давай закончим этот короткий роман прямо сейчас. И ты навсегда останешься со мной как странный, полубезумный, но самый чудесный парень на свете. А я навсегда останусь с тобой, как тонкая женщина в синем платье, похожая на Ахматову в юности. И мы никогда уже не разочаруем друг друга. И мы никогда уже не разлюбим друг друга. Так мгновение станет вечностью. Прощай!
Она поднимается, наклоняется надо мной, целует меня в губы и уходит. Больше я никогда ее не увижу.
Конец истории».
Саше захотелось разбить этот идиотский компьютер. Швырнуть его об стол. Или лучше об пол. Чтобы уж наверняка. Она даже представила, как он раскалывается на две половины, и монитор разрезает трещинами, похожими на паутину. Получалось, что она в этой критской истории оказалась лишь вымышленным персонажем, материализовавшейся грезой, марионеткой, которая подчинялась кончикам пальцев автора. Получалось, что она в этой истории ничего не решала, ничего не могла изменить. Эта история была закончена еще до того, как началась. Она была лишь живой иллюстрацией к нескольким страницам текста. Вот и вся ее роль.