Случайные связи
Шрифт:
Их молчаливые свидания продолжились. Только происходили они реже — Саше приходилось разрываться между двумя своими страстями: художником и фотографией.
Однажды она принесла ему свои работы.
Она разложила перед ним на грязноватом полу ворох ярких фотографий. Были среди них две, которыми она особенно гордилась. Тонкий, обреченный силуэт девушки на фоне серой холодной реки. Маленькая голубоглазая девочка в огромном венке из кленовых листьев. Художник смотрел на фотографии отчужденно. Ни одна работа не привлекла его внимания. Ни одну не взял он в руки. Ни одну не рассмотрел хорошенечко. Потер ладонью подбородок и произнес как-то равнодушно:
— Молодец, научилась на кнопочку нажимать. Пойдем лучше, я тебе свою новую картину покажу. Сегодня закончил. Великолепно
Саше хотелось выть. Но она решила не обижаться на этого человека, который, то ли считал, что гений на всем белом свете только один — он сам, то ли ему было вообще все равно, чем занимается его любовница. Все же обиделась. Но виду не подала. Когда они стояли перед новым полотном художника, он задумчиво начал гладить Сашу по заду, и ее снова затрясло, залихорадило. И самой ей было уже плевать на это огромное, великолепное, безусловно, гениальное полотно. И безразлично было, что рука, которая ее сейчас гладила, создала это самое полотно. И ей не было дела до того, что это очень редкая рука, способная творить красоту. Она любила эту руку только за то, что она умеет так талантливо доставлять удовольствие ей, Саше. Так стоит ли удивляться, что и обладатель этой руки ценит Сашу исключительно за способности доставлять ему наслаждение. Может быть, когда-нибудь и наступит момент, когда за Сашиным телом художник разглядит личность. А, может, и не наступит. К чему эти терзания? Его рука ласкает ее зад. Сейчас, в это мгновение только это и имеет значение. Разве нет?
И вот однажды, когда Москву поливали ледяные ноябрьские дожди, художник обнял Сашу, а тело ее не пронзил привычный трепет. Ее тело осталось равнодушным к его прикосновениям. В тот вечер Саша отдавалась художнику просто по привычке. Просто ради приличия. Просто, чтобы не обидеть мужчину, с которым делила ложе всю осень.
Страсть ушла также неожиданно, как и возникла…
На прощанье Саша купила у художника две картины. Собственно, за этим она и пришла к нему в самый первый раз. На прощанье он сказал ей, что она самая роскошная сука из всех сук, что бывали у него в мастерской. Он закрыл за ней дверь, обмакнул кисть в краску и забыл о своей осенней любовнице по имени Саша. Возможно, навсегда. Ее прикосновения тоже перестали вызывать в нем трепет.
Москва. Конец осени. Страстной бульвар. Снег
Снег валит крупными хлопьями. Несколько навязчиво прикрывает темную наготу земли. Мир утратил краски. Точнее, их осталось только две: черная и белая. Снег щедрыми мазками белит осень, превращая ее в зиму. Снег — отличный художник. Великий творец, равнодушный к славе.
Саша идет по Страстному бульвару. Шею ей оттягивает фотоаппарат. Она снимает деревья, которые снег покрывает белыми одеждами. Снимает жесткую графику решеток оград, за которыми снег создал светлый, контрастный фон. Снимает пустые скамейки, уютно прикрытые снежными попонками. Снимает следы чьих-то ног на зыбком снеге. Саша счастлива.
Она замерзла. Пальцы рук покраснели и скрючились. Саша улыбается — еще немного и руки ее станут похожи на крестьянские. Какая же путаница возникнет с определением ее социального статуса! Где бы найти такие перчатки, чтобы были тонкими-тонкими, но при этом теплыми-теплыми?
Она устала. Садится на скамейку. Достает сигарету. Закуривает. Смотрит на бульвар не через объектив фотоаппарата, а собственными глазами. Просто глазами. Это для нее уже непривычно. Как странно! Вдруг куда-то исчезают машины, столбы, электрические провода. По мостовой катят кареты и повозки. По бульвару движутся господа в суконных пальто и цилиндрах, дамы в капотах и шляпках, завязанных под подбородками огромными бантами.
Какая милая фантазия! И какая реальная! Саша даже ощущает слабый запах навоза. А, может, такой и была Москва двести лет назад? Она вдруг представила, как написал бы Страстной бульвар, заваленный первым снегом, ее художник. То есть теперь уже не ее. Впрочем, не важно. Он наверняка, оставил бы на бульваре машины, все эти рекламные щиты, столбы и провода, но населил бы его персонажами в цилиндрах и капотах, которые только что плавно проплыли по заснеженным дорожкам в Сашином воображении.
Жаль. Жаль, что она не художник. Жаль. Жаль, что так вышло с тем художником. Она иногда скучает по нему. Но не слишком сильно и не слишком часто. И все же… Отчего так вышло? Отчего так быстро все закончилось? И что это вообще было? Это ведь не любовь была? Нет. Так, мелкая, краткосрочная страстишка. А, может, Саша вообще не способна больше любить? Может, мужчины для нее теперь всего лишь средство удовлетворения похоти и ничего более? А любовь вообще существует? А бывает ли вечная любовь? Может быть, она, Саша, какая-то ущербная, раз не способна на сильные чувства? А так ли уж хороши они, сильные чувства? Добавляют ли они человеку счастья? Может быть, гораздо радостнее скользить от одной случайной связи к другой и наслаждаться мгновениями легкой, необременительной влюбленности?
Сигарета истлела, и ее останки были погребены под тонким слоем свежевыпавшего снега. Саша совсем замерзла. Поднялась со скамейки и побежала искать какую-нибудь кофейню.
Здесь тепло и накурено. Только вот незадача — все места заняты. Саша растерянно озирается по сторонам. Нет, ни одного местечка.
— Девушка, присаживайтесь, если хотите, — женский голос.
— Да, спасибо! Пожалуй, воспользуюсь вашим предложением — очень уж замерзла, — Саша будто бы извиняется. Она усаживается за маленький столик у окна напротив дамы лет пятидесяти. Саше неловко. Она не знает, необходимо ли ей теперь разговаривать с женщиной, которая великодушно приютила ее за своим столиком или можно выпить кофе молча? Решает действовать по обстоятельствам. Подходит официантка. Совсем молоденькая, стройная девушка. Саша отмечает, что девушке недостает лоска: из косметики только тушь, а ведь ради приличия могла бы и губки подмазать, и тон нанести. Нужно же иметь уважение к клиентам! Тут же ловит себя на мысли, что просто завидует молодости этой девушки: она так хороша, что не нужен ей ни тон, ни помада, да и уважать клиентов она вовсе не обязана, если уж по-честному. Заказывает каппучино с карамелью и фокаччу с пармой. Смотрит в окно. Там по-прежнему валит снег.
— Кажется, зима пришла, — тихо произнесла дама напротив.
— Кажется, пришла, — отозвалась Саша.
— Вы фотограф? — женщина указала глазами на Сашин кофр.
— Нет-нет, я только учусь, — Саша даже покраснела, ее впервые назвали фотографом.
— Простите мое любопытство, но не могли бы вы показать ваши работы?
— Там ничего особенного, — Саша покраснела еще сильнее.
— Мне все равно любопытно, — женщина улыбнулась ободряюще.
— Хорошо, — Саша открыла кофр, достала фотоаппарат, протянула женщине. — Смотрите.
Минут десять дама рассматривала фотографии на дисплее фотоаппарата. Саша наблюдала за выражением лица женщины: она то улыбалась, то хмурилась, то хихикала. То грусть мелькала в ее глазах, то умиление, то радость. Наконец, она вернула Саше фотоаппарат.
— Вы фотограф, — изрекла она. — Настоящий фотограф. Художник. Пока не достает мастерства, но талант определенно есть. У вас необычное видение мира. Вы остро чувствуете неповторимость каждого мгновения жизни и умеете это запечатлевать. Вы прекрасно передаете настроение. Простите мою самонадеянность, но мне кажется, вам стоит побольше уделять внимания портретам. Вы видите людей, видите их суть.
— Вы имеете какое-то отношение к фотографии? — спросила Саша подозрительно, но слова женщины определенно были ей приятны.
— Не совсем так. Я имею отношение к изобразительному искусству в целом. Но, к сожалению, довольно опосредованное. Я искусствовед. А когда-то мечтала стать художником, — лицо женщины стало печальным.
— Отчего же не стали?
— Говорят, что в критики идут те, у кого нет истинного таланта. Те, кто не смог стать музыкантом, певцом, писателем, режиссером, актером. Злые люди! — она усмехнулась. — У каждого свой путь. И критиками становятся по разным причинам. Как и фотографами. Как и кем угодно. И не становятся теми, кем хотели бы стать тоже по разным причинам, — она замолчала. Отхлебнула остывший кофе.