Слуга злодея
Шрифт:
— Я тебя прибью сию же минуту! — Котов прыгнул на середину избы. — Рассказывай о преступлении полностью и со всеми обстоятельствами. Кто сей лихоимец и как он совершил свое бездельство?
Но еще с четверть часа Вертухин не позволял уговорить себя и поведать подробности возмутительного грабежа. На него, Вертухина, сие преступление так подействовало, что он почти ничего не помнит. А вор так ловок, что даже исправник Котов, столь знаменитый своим искусством проводить дознание, вряд чего от него добьется.
В конце концов Котов обернулся к сержанту и крикнул:
— Беги в караульную за подкреплением! Обыскать всю крепость!
— Э, нет! — Вертухин встал на пути сержанта. — Тут надо действовать с помощью ключа к внутренностям человеческого сердца.
— Заметьте, милостивый государь, — обратился он к Котову, — русские люди особливо устроены. Они из двух слов небывалую сказку сочинят, а из гвоздя механического человечка сделают. На сказки я не мастак, — он с укором посмотрел на Котова, — а по механической части отменные способности имею. Ныне я в Санкт-Петербург еду, дабы всемилостивейшей императрице нашей самокат представить, мною изобретенный и нигде доселе не виданный. Сей самокат украл у меня на базарной площади известный вам бездельник Полузаяц. Но! — предостерегающе вскинул он руку, заметив, что Котов опять обернулся к сержанту. — Я опасаюсь, что он его уже выменял на оловянный маятник.
— Да на что ему оловянный маятник! — поразился Котов.
— Для измерения силы тяжести.
Тут и Котов задумался.
— Не зная внутренностей его сердца, нам самокат не найти, — согласился он. — А без уворованной вещи нельзя доказать вину вора.
— В Пермь надо доставить и самокат, и вора, — сказал Вертухин. — И потерпевшего. Поелику он свидетель и владелец небывалого во всем мире устройства.
— Теперь иди сюда, любезный, раскатай уши и выслушай меня, — подозвал он сержанта, видя, что Котов не перечит ему ни малейшим знаком. — Распорядись окружить покойным образом избу бабушки Карпухиной. В ограду зайдите со стороны бани, где бабушка готовит вино горячей выгонки, иначе водки. Да знайте, что Полузаяц измеряет силу тяжести не только оловянным маятником, но и поленом, причем зело умело и крепко…
Глава тридцать восьмая
Волшебный бриллиант
Полузаяц сопротивления команде Котова не оказал никакого. Он сидел на березовом полене посреди ограды бабушки Карпухиной и внимательно следил за подвязанным к седлу самоката оловянным маятником. Одарен во многих областях человеческой деятельности, Полузаяц особливую склонность имел к пьянству, воровству и наукам. А в дни, когда выпадала возможность объединить сии страсти, он был счастлив, будто в кои-то веки побывал в бане.
Уроки Котова были с охотою усвоены Полузайцем. За два часа он трижды обменял самокат Вертухина: на ковшик браги, на колун без топорища и, наконец, на оловянный маятник, с коим в руке он и приехал на самокате к бабушке Карпухиной.
Ныне он замерял силу тяжести в ограде бабушки. Но маятник все время клонился в сторону бани, и никак нельзя было понять, что он показывает. Синий с похмелья, истощенный учеными занятиями, в татарском халате, сшитом еще в прошлом веке, и войлочном колпаке Полузаяц заворожено следил, не сделает ли маятник какого-нибудь научного откровения. Но маятник бессмысленно болтался под седлом, будто это его и не касалось.
— Сила тяжести в сем месте уступает силе тяжести в бане, — сказал наконец Полузаяц, не обращая внимания на подступившую к нему неприятельскую команду.
Сержант занес над ним кошки.
— Погоди, — с холоднокровием Аристотеля остановил его Полузаяц. — Дай закончить наблюдения.
— Разоружить! — приказал команде Котов.
Сержант схватил лежащий под самокатом колун и опустил в парусиновый мешок. Сия весомая улика тут же мешок продрала и обратно выпала. Сержант просунул в колун палку и приказал солдатам нести его, как продетого под жабры сома.
В дверях бани показалась бабушка Карпухина с полуштофом, рука Полузайца, лежащая на седле самоката, дрогнула, и маятник завертелся, яко собачонка, хватающая себя за хвост.
— Законы природы, любезный, говорят нам произвести измерения также в Перми, — сказал, подходя к Полузайцу, Вертухин.
Наутро выехали.
Полузаяц, нимало не обеспокоенный, а даже обрадованный арестом и переменою судьбы, сидел подле самоката в передних санях и тайком от исправника слепил глаза его лошади осколком стекла. Его занимало, собьется лошадь в сугроб на пятой версте или только на двадцатой.
Вертухина Котов поместил рядом с собой в кошевке, признав в нем большого знатока сокровенных человеческих внутренностей.
Дорога все более становилась пустынной. Ямщик свирепо высморкался и затянул песню, в коей было только две строки: «Тройка удалая» и «Удалая тройка». «Удалым тройкам» принялись подвывать окрестные волки, и белая равнина огласилась животным ревом. Котов толкнул ямщика кулаком в спину, ямщик замолк и, разгоняя скуку, паки начал сморкаться так, что лошади на задние ноги присели.
— Должно быть, господин Несмышляев знает толк в людях, — осторожно сказал Вертухин, — коли пригласил вас в советники по делу о смертоубийстве поручика Минеева.
— Кто? Несмышляев? — переспросил Котов, не поворачивая головы к Вертухину. — Говно свежего изготовления. Шаг сделает — алтын просит. Он пригласить может только для битья палками.
— Но тогда, должно быть, до самого генерал-губернатора дошли слухи о ваших благородных дарованиях?
— Про генерал-губернатора ничего не скажу, но все его люди хуже чирья в носу. Слухи они до него доносят одни: что я в каравае мякиш выедаю да сим караваем бедняков одариваю.
— Это подлые наветы! — страстно сказал Вертухин. — Но кто же дал вам рекомендацию для этого дела, кое к продвижению по службе весьма послужить может?
— Я!
— Это натурально искусный ход! — воскликнул Вертухин. — Но меня томит, известно ли, кто убивец поручика Минеева.
— Я прибыл в Билимбаевский завод через три дня, как оттуда ушел известный бездельник и сообщник Пугачева Белобородов и всех свидетелей или соучастников с собою увел…
— Это истинное несчастье! — дрожа от радости, сказал Вертухин. — Следственно, дело не могло быть выведено с надлежащей ясностью?