Слуга злодея
Шрифт:
Всплыл придонный лед, разломанный их крепкими ногами, ледяные куски начали бить по затылкам.
— Это вам Ледовое побоище! — мстительно сказал Вертухин.
Граф, вертясь на одной ноге, дабы сохранить равновесие, поспешно снимал шелковые панталоны и в четверть минуты остался совершенно голым.
Вертухин окаменел от изумления.
— Надо же их чем-то утешить, — сказал граф, связывая панталоны в узел и бросая их в болото.
— Ваше превосходительство, вы совсем с ума съехали! — только и проговорил Вертухин.
— Чего и тебе искренне желаю! — ответил граф.
Глава сорок четвертая
Тайный знак не может стоять на лбу
Завидово, Городню и еще несколько деревень миновали, задернув окна кареты занавесками и не останавливаясь. Граф, одетый в зипун кучера, с отвращением осматривал свои голые ноги. Они были пестрыми и цветистыми от синяков и кровоподтеков.
За окнами кареты летала по мокрым полям весна. Птицы натянули струны меж небом и землей: старый ворон — одинокую басовую и хриплую, издающую какие-то грозные предупреждения, стая скворцов — целую арфу, писклявую и примирительную. В зените тонко верещало соло жаворонка.
— Друг мой любезный, — сказал граф, оставив наконец ноги в покое, — я почел бы за честь предложить тебе присоединиться к нашему братству, кое в вашей стране приветствуют с удивительным радушием.
И отведя в сторону полу зипуна и повернувшись спиной к ошеломленному Вертухину, он показал наколотый на заднице лиловый знак: циркуль и наугольник с буквою G между ними.
— Джузеппе! — воскликнула дотоле покорно молчавшая Лоренца. — Разве твои сокровенные тайны не обещаны одной только мне?
— Это так, дорогая. Но наш новый друг спас меня от верной гибели. Что стоили бы все мои тайны, если бы меня вместе с ними утопили в болоте?
Вертухин скосил глаза на графа. Вне видимости своих поклонников граф с необыкновенной быстротою скатывался с вершины, на коей сидел, развившись в дурака. Он опять обрел способность рассуждать.
Но слова графа о присоединении к братству повергли Вертухина в тяжелые сомнения, как если бы ему сказали: иди и найди в выгребной яме ключ к счастливой жизни. Братьев, или же, по-другому, людей Королевского Искусства, он знавал еще по Москве. Искусство их заключалось в добывании денег на построение прекрасного будущего. Вертухин ничего не имел против прекрасного будущего, но жить ему хотелось сейчас, а не потом. Дабы откупиться от них, он даже продал лучшего своего работника, правда, перед этим отданного в солдаты.
— А вот ежели говорить о гибели, — сказал он, уходя от ответа на предложение графа, — или, точнее, об убийстве, то что обозначено по этому поводу в Конституции Андерсона?
— Ты слышал о Конституции Андерсона?! — закричал граф Алессандро Калиостро. — В первом же трактире я помогу тебе написать прошение о посвящении.
— Можно ли, к примеру, убить человека циркулем? — не обращая внимания на его крики, продолжал Вертухин. — Речь идет, конечно, о человеке, не принадлежащем к братству, — я знаю правила братства, кого можно убивать, а кого нет. Или же только ржавым гвоздем или кулаком?
— Кулаком или ржавым гвоздем нельзя, это материи не тонкие, — сказал граф. — А циркулем можно. Но предварительно заколов его шпагою.
— А наоборот, сначала циркулем, а потом шпагою?
— Нет, этого не дозволяют морально-этические уложения масонства.
Вертухин стал зело задумчив.
— А может ли быть членом ордена турок? — спросил он.
— Да ты разве турок?! Я не знал. Конечно, может. Все люди братья.
— Во глубине сибирских руд, — Вертухин посмотрел в даль, расстилающуюся за окном, — был найден убитым до смерти турецкий посланец к шайке Пугачева, о коей вы, ваше превосходительство, полагаю, слышали. Он был убит именно циркулем и шпагою. Или наоборот. И как вы человек знающий, я хотел бы спросить вас, мог ли быть сей убитый турецкий посланец масоном? Или масоном был человек, его убивший?
— Дабы сие дознание в точности совершить, — сказал граф, — да еще находясь в таком отдалении от места преступления, надобно знать, не обнаружены ли были в том месте треугольный глаз и пламенеющий меч.
— Да глаза у всех стали треугольными, когда во глубине сибирских руд был найден убитым до смерти турецкий посланец! А что касается помянутого вами пламенеющего меча, то, поверьте, ваше превосходительство, раскаленная в камине кочерга пострашнее будет.
Граф задумался.
— А не обнаружилось ли еще каких улик? — спросил он.
— Только одна, — сказал Вертухин. — Убийца был хромоног. Мне удалось определить это по следам валенок.
— Следственно, это не был член ордена!
— Как же вы можете это утверждать, даже не видав сего человека?
— А известен ли тебе хоть один хромоногий масон да еще в валенках?
Аргумент был убийственный. Вертухин никогда не видел масонов в валенках, а в зипуне и босого только одного — графа Алессандро Калиостро.
— Надо ли это понимать так, — сказал он, — что масоном был турецкий посланец?
— Отчего, мой друг, ты сделал такой вывод?
Тут пришла очередь Вертухина показать всю силу своего ума.
— В том поселении, где был обнаружен убитый до смерти, никто до того момента не знал, что такое циркуль! А потом все разговоры только и были что о циркуле. Но откуда он мог появиться, как не привезен турецким посланцем?
— Позволь, друг любезный, поздравить тебя с блестящим ходом расследования! — сказал граф. — Я вижу, тебя сие убийство до чрезвычайности занимает.
— Да я только им и живу! — воскликнул Вертухин. — Посему и в Санкт-Петербург еду. Тем более что спасение любезной моему сердцу дамы от моих усилий зависит.
— Любезной твоему сердцу дамы! — немедленно повернулась к нему Лоренца. — Да рассказывай скорей!
— Прошу, мой друг, — сказал и граф.
И Вертухин поведал итальянским плутам всю свою историю, не забыв упомянуть навозную кучу, оглоблю, шерстяного Рафаила, паровую телегу Черепановых, собаку Пушку, исправника Котова и призрак полковника Михельсона. Айгуль же заняла в его повествовании целую главу продолжительностью в десять верст.
Он знал, что правда его жизни куда сказочней и неправдоподобней самого неправдоподобного вранья. Ему было также известно, что граф Алессандро Калиостро и его прекрасная спутница необыкновенно любят русские сказки. А на их помощь он рассчитывал, как на помощь самой судьбы. Поелику рассчитывать ему было больше не на кого. И он не соврал нигде, даже в незначащих завитушках своей биографии.