Слуги Ареса
Шрифт:
Поездом. Оттуда вас доставят в Париж. На подготовку всех мероприятий, включая пресс-конференцию, уйдет примерно неделя. А потом - вы свободный и независимый человек.
– Сколько я получу?
– Около четырехсот тысяч долларов. И какойнибудь не слишком дорогой паспорт, скажем, венесуэльский.
– Не много. За одиннадцать-то лет! А если я откажусь выступать?
– Других вариантов предложить не могу. Четыреста тысяч - это четыреста тысяч, подумайте!
– А что мне делать потом?
– Можете вступить во французский иностранный легион или стать международным шулером -
– А если я захочу предложить свои услуги еще раз?
– Кому?
– Вам.
– Боюсь, это вам не удастся.
– Почему?
– Потому что меня не существует. И вам, кстати, это известно лучше, чем кому-либо другому.
IV. ПРИМИТЕ МОИ ПОЗДРАВЛЕНИЯ...
Белый халат оказался маловат, и Степанов не стал натягивать его на мундир, просто набросил на плечи.
– Прошу за мной, - сказал дежурный врач и неторопливо зашагал вдоль длинного коридора с высокими сводчатыми потолками.
В этом отделении госпиталя Бурденко раненых оставалось уже немного чеченская война миновала свой пик. Тех, кого удалось подлатать, старались размещать в подмосковных санаториях и пансионатах. Многие не избежали голубоватого здания без окон на набережной Яузы - от госпитального морга траурные кортежи отъезжали регулярно, и спецроте городской комендатуры скучать этим летом не пришлось, много сотен холостых патронов сгорело в траурных залпах. Но кое-кто еще не определился между пансионатом и моргом. Валентин Кислицин как раз относился к группе колеблющихся.
Присев на пустующую койку, Степанов взглянул на закованного в гипсовый корсет друга и с трудом подавил тяжелый вздох.
– Здорово, Миша!
– прошептал Кислицин, скосив на капитана глаза, головы он не мог повернуть.
– Что, поздравить пришел?
Степанов кивнул. Слова поздравления прозвучали бы нелепо в такой ситуации, и он молча пожал холодную неподвижную руку Валентина, бессильно лежавшую поверх серого казенного одеяла.
– Быстро делаю карьеру, - так же шепотом произнес Кислицин.
– Алферов вчера приезжал...
Он улыбнулся и подмигнул Степанову. Лицевыми мышцами он еще мог управлять.
– Я знаю, - сказал Степанов.
– Я вместе с ним хотел, да опоздал.
– Не страшно, - опять улыбнулся Кислицин.
– Я не тороплюсь теперь... Хочешь взглянуть? В тумбочке лежит.
Степанов выдвинул ящик. Орден "За личное мужество" лежал поверх новеньких погон со звездами подполковника.
– Поздравляю!
– все же счел возможным сказать Степанов и задвинул ящик.
– Третий у тебя?
– Угу. Две "красные звездочки" и этот. И подполковника - досрочно. Хорошо заработал, верно, Миша?...
– Да... Работенка была горячая...
...Общежитие, в котором размещалась группа офицеров антитеррористического Центра ФСБ, оказалось полностью блокировано боевиками часов через восемь после начала штурма Грозного. Еще через пару часов стало ясно, что в здании не продержаться - колонна бронетехники 205-й бригады была почти полностью сожжена и прорвать блокаду не смогла. С наступлением темноты осажденные решили пробиваться к зданию УФСБ. Разделились на две группы, первой командовал Кислицин, Степанов - второй. Группа Степанова, более малочисленная, смогла покинуть здание незаметно для "чехов", а вот Кислицину не повезло. Его людей, сосредоточившихся возле пролома в бетонной стене, заметили изза вспышки светительной ракеты и стали расстреливать почти в упор - метров с тридцати. Раненный в самом начале боя, Кислицин остался на месте и минут двадцать прикрывал огнем РПК отход своих людей - в результате группа понесла минимальные в такой ситуации потери - только два человека были убиты. Степанов вернулся к общежитию перед рассветом, один, и обнаружил едва живого Кислицина, у которого было четыре огнестрельных ранения и одно колотое, очевидно, боевики добивали его и бросили, посчитав убитым. Позже выяснилось, что одна пуля задела позвоночник...
– Кстати, знаешь, кто нас так удачно сделал в ту ночь?
– спросил Степанов.
– Кто?
– Ахмед Нурали. Вспоминаешь?
– А... Понятно теперь. Я все думал, откуда они такие грамотные. Ливия, кажется?
– Точно. Ливия, восемьдесят пятый год, лагерь под Триполи.
– Твоя школа!
– И моя, и твоя. Советская школа.
– Ну что ж. Хорошо мы их учили...
– Вот и научили.
– Откуда знаешь?
– Данные радиоперехвата. Они не стесняются теперь, все идет открытым текстом. Имена, страны...
– Он как, Нурали-то? За идею или за деньги?
– Одно другому не мешает. И денег, и идей у них хватает.
– Орденов зато нет.
– Орденов нет.
– Слушай, Мишка! Ты выпить принес? Наверняка ведь принес!
– А можно тебе?
– Давай, пока экскулапа нет. Вон стаканчик пластмассовый, ты уж поднеси боевому товарищу!
Степанов наполнил до краев водкой стаканчик, остро пахнувший каким-то лекарством, поднес к губам Кислицина и влил горькую в рот новоиспеченного подполковника. Тот шумно глотнул и сморщился.
– Закусишь?
– Ага. Дай виноградинку. И сам глотни.
– Ну, за тебя, Валька! За то, чтоб стал здоров!
– Степанов крутанул бутылку и плеснул в глотку теплую противную водку.
– Спасибо... Да только вряд ли. Нейрохирургическая операция нужна. Сложная. Здесь не делают.
– А где делают?
– Говорят, в Германиии... Дорого!
– Сколько?
– Тысяч двадцать пять, может, тридцать.
– В марках или долларах?
– Да какая, на х.., разница? Все равно нет ни того, ни другого. В долларах. Я уж думал. Даже если комнату свою продам, все одно - и на половину не наскребу.
– Алферов в курсе?
– В курсе. Да что толку-то? Таких, как я - тысячи сейчас, а денег на зарплату здоровым не хватает...
– А точно, что операцию можно сделать?
– Говорят... Здесь работала группа Красного Креста, был там один парень из Германии, у него папаша - известный нейрохирург. Частная клиника под Бонном. Там можно было бы попытаться.
– Я достану деньги.
– Не шути, Миша.
– Голос Кислицина предательски дрогнул.
– Не нужно так шутить.
– Сказал - достану. Ты меня знаешь.