Слышимость
Шрифт:
Витька осекся.
– Да, пап! Иду! Сейчас…
Я услышал голос Витькиного отца – но что он говорил, я понять не мог.
– Да, пап, – соглашался Витька. – Да, хорошо. Ух, ничего себе!
Он опять закашлялся.
– Ты тут?
– Так точно.
– А какие тут жуки!
Он прямо закричал – даже голос сорвался.
– Смотреть страшно – с кулак!
Я усомнился.
– Ну, почти с кулак.
Я рассказал про жука-бронзовку – про то, как он приполз ко мне утром, как не хотел улетать, как испугал сестру.
Витька внимательно выслушал и попросил:
– Слушай, а придержи его, а? До моего приезда?
И он оглушительно высморкался.
– Что-то я… – простонал он. – Вот невезуха-то.
В окно столовой я увидел, как прокатилась по дороге, окутанная облаком сизого дыма, «Нива».
Мне хотелось рассказать Витьке про Сашу Виноградова, про то, как я его утром надул и отправил восвояси – но я почему-то медлил.
– Так кормят! – хрипел Витька. – Так кормят, а я в номере сижу!
И он захлюпал носом – словно собирался заплакать.
– Первый раз на море – и такое!
– Ну хоть немного покупался ведь, – постарался утешить его я.
– Да что там!
Он снова осекся.
– Да, пап! Хорошо! Иду!
Я снова расслышал голос его отца.
– Надо идти, – сказал Витька, наконец. – Батя ругается.
– Ага.
– Придержи жука, а?
Я промямлил что-то.
– Что?
– Да это…
– Пап! Я иду! Иду!
Он высморкался, всхлипнул жалостливо.
– Все, ух… Пошел я…
Мы попрощались, он положил трубку, я немножко послушал гудки – между ними чудилась тихая музыка, игравшая во все время разговора – и тоже положил.
Прошелся по столовой туда-сюда, повозил ногой по ковру – не залезть ли в подвал?
Сразу представился подвал – холодный, темный, пропахший картошкой. У левой стенки – ящики, а в них – пыльные, мерцающие едва заметно банки. За ними, в глубине, в широком зазоре между кирпичами – спрятана завернутая в платок монета-капля. Тоненькая, черная, древняя. Старик Семен на своем огороде отрыл дюжину таких – и одну дед выпросил для меня, а я ее зачем-то спрятал в подвал.
– Береги! – сказал дед, протягивая мне крошечную неровную железку с острыми краями. – Из глубины веков! Остальные у Семена музей купил!
Я представил себе глубину веков, и у меня дыхание перехватило.
Неделю я носился с этой монетой, все не знал, куда ее приткнуть – а потом завернул в платок и спрятал в подвал.
Скрипнула калитка, звякнули ключи, щелкнул, открываясь, замок. Зашуршали пакеты, а потом раздался мамин голос:
– Ау! Кто дома?
Дверь в столовую открылась.
– Ты тут? Разбери сумки, пожалуйста.
Я вытянулся в струну и отдал честь.
***
– Не знаю, зачем он вообще стал
Мама поставила чайник, села за стол и повернулась к окну.
– У вас дождя не было?
– Нет.
– А у нас лил, как из ведра – по улицам не пройти. Ты что это делаешь?
Я достал батон из холодильника и вернул в хлебницу.
– Слышал, что они так дольше, – я смял пустые пакеты и сунул их в ящик, – мягкими остаются.
Мама рассмеялась.
Я сел напротив нее.
– Как работа?
Она улыбнулась.
– Нормально. Сегодня вот перебои с электричеством, – она зажмурилась, надавила пальцами на веки, принялась их тереть. – Из-за грозы. Раньше закончили.
Засопел тихонько чайник, мама встала, потянулась за кружкой.
– Ты будешь?
– Угу.
– Черный?
– Угу.
Она обернулась, посмотрела встревоженно.
– Что с тобой? Ты не заболел? Голова не болит?
– Нет, все хорошо.
Мне очень хотелось рассказать ей про сестру – но я не решался.
Я отвернулся к окну.
По бледнеющему небу были разбросаны тонкие лоскуты облаков – все, что осталось от серой пелены – а вдалеке, над крышами, парил огромный, с башнями и арками, облачный замок.
Я даже рот раскрыл от изумления.
Замок был величественный, стройный, высокий, многоярусный. На него мягко ложились золотые отсветы – солнце уже клонилось к закату – и я различал окошки, ворота и даже извивающиеся флаги на шпилях. И непонятно было, как он оказался вдруг здесь, среди вялых полупрозрачных лоскутов – и как вообще бывают такие чудеса.
– Мам, – позвал я. – Смотри.
Мама опустила кружки на стол, посмотрела на окно и ахнула:
– Настоящий замок!
– Замок! – воскликнул я.
Мама улыбнулась, протянула руку, взъерошила мне волосы.
– Пей чай, я разбавляла.
Я, не отрывая глаз от замка, подтянул к себе кружку, ткнулся губами в горячий край.
Замок казался неподвижным, и вправду каменным – и только медленно, очень медленно скользил в сторону, точно стоял на рельсах.
В небе носились птицы, свистели, пахло дымом.
– Где Таня? – спросила мама, подталкивая ко мне блюдце с печеньем.
Я замялся.
– Гуляет.
Если бы мама спросила, с кем или где – я бы тут же все выдал. Но она не спросила. Она спросила про злосчастные десять страниц.
– Дочитал, – соврал я.
– Интересно?
– Не очень.
Мама погрозила пальцем.
– Ты обещал.
Я кивнул.
Чай был вкусный – горький, даже терпкий, черный-черный.
Замок задвигался – словно башни в спешном порядке перестраивали – стал чуть ниже, но очертания сохранил прежними.
– Витька звонил, – сказал я.
– Ого. Что рассказал?
– Заболел он, в номере лежит.
Мама покачала головой.
– Англичане там у него, – продолжал я. – Белые. Море.