Слышимость
Шрифт:
– Быстро. Убрал, – сказала она, нажимая на каждое слово всем своим девчачьим весом.
Я беззаботно шагнул к столу, отодвинул одну тетрадь, вторую – и подхватил решившего сбежать жука. Жук протестующе засучил лапами.
– И снова здравствуйте, – сказал я ему. – Эта особа, – я показал свободной рукой на сестру, – Татьяна… эээ… Павловна… Моя сестрица.
Сестра сморщилась и прижалась к комоду.
– Уноси его отсюда, – прошептала она.
Я вытянул руку с жуком перед собой и торжественно
– Страх – обезоруживает, – сказал я значительно и шагнул за порог.
Когда я проходил через столовую, дед всхрапнул, вздрогнул так, что книга чудом не упала с груди, и открыл мутные со сна глаза, заморгал.
– Вот, – кивнул я ему, – поймал беглеца.
Дед поскреб ногтями щеку, поправил книгу. Лицо его прояснилось.
– А-а-а, – протянул он. – Пластинчато… как там… плас-тин-ча-то-у-сый. Вот.
Я моргнул согласно.
Дед поднял глаза на часы, прищурился.
– Сколько там?
Я назвал время. Дед закряхтел.
– Время – сильный противник, – сказал он.
Он аккуратно закрыл книгу, пригладил обложку, понюхал корешок.
– Надо идти… Доконает меня этот замок…
– Новый надо… – начал я, но дед возмущенно замахал руками.
В комнате я сунул жука в карандашницу. Он тут же закопался в траву и стал совсем невидимым – если не будешь знать, то и не заметишь, что в глубине что-то есть.
За окном было мрачно – потухли клумбы, сирень, белая бельевая веревка, протянутая от сарая к теплице. До самого горизонта уплывали темные тяжелые тучи. По хребту теплицы топтался, нахохлившись, черный, как клякса, грач, уворачивался от ветра.
Я сел на кровать, сунул нос в карандашницу, стал смотреть – что там делает жук? Карандашница резко пахла травой, жуку в ней, вероятно, было очень хорошо – уж во всяком случае лучше, чем на столе или на полу.
– Отдыхай, – сказал я жуку. – Ты проделал долгий путь.
Заскрипели половицы, мимо двери проковылял, бормоча, дед. Я слышал, как пискнула кухонная дверь, замяукала кошка.
– Сейчас-сейчас, – услышал я голос деда. – Куда ж я денусь…
«Где сейчас Витька купается? – подумал я. – В море? Или в бассейне?»
Я представил себе море – сине-зеленое, вздрагивающее гребешками пены, шуршащее по мелкой гальке. В мелкую гальку можно по щиколотку погрузить ноги – и камушки будут приятно забиваться между пальцами.
Мне показалось, что в комнате запахло соленым морским ветром. Я заглянул в карандашницу.
– Ты, поди, и моря-то не видел.
Жук не шевелился. Я разворошил траву и осторожно стукнул ногтем по гладкой сухой спине. Жук недовольно заворочался.
Я поставил карандашницу на стол и на всякий случай накрыл тетрадью.
– Куда тебе сейчас убегать? – сказал я. – Вон чего
Я посмотрел на тучи, на грача, спрыгнувшего с теплицы и расхаживающего по траве.
– Предупрежден и вооружен.
Я оставил карандашницу на столе, вышел из комнаты и направился к сестре.
Дверь была открыта, сестра сидела за столом, нос к носу с овальным зеркалом. По столу каталась вся эта косметика. Духами пахло так, что у меня в носу защекотало.
Я прислонился к дверному косяку, сунул руки в карманы.
– Это что, мамины духи? – спросил я.
Сестра сдвинула зеркало вправо, посмотрела через него на меня.
– Выйди, пожалуйста.
Я вынул руки из карманов, сложил их на груди, нахмурился.
– А если мама узнает? – спросил я, делая голос строгим.
Сестра покачала головой.
– Про что узнает? Про духи?
Я закатил глаза.
– Про кино!
Сестра вздохнула.
– Идут люди в кино. Что тут такого?
Я фыркнул.
– Идут! А с кем идут?
Она приподняла бровь вопросительно.
– С тобой все в порядке?
Я шаркнул ногой.
– В полном!
Она кивнула.
– Ну и прекрасно.
– А вот с тобой! – повысил тон я. – У тебя экзамен на носу, а ты…
Она развернулась на стуле.
– Я не понимаю, – сказала она. – Что он тебе сделал?
– Кто?
Она замялась, посмотрела вниз, потом подняла глаза.
– Саша.
Я всплеснул руками.
– Саша!
– Его так зовут.
– Циркуль он, а не Саша! – выпалил я.
Сестра закрыла лицо руками.
– Что ты меня мучаешь?.. – простонала она, не убирая рук. – Оставь ты меня в покое…
Я смутился и понял, что перегнул палку.
– Что ты от меня хочешь?.. – продолжала глухо причитать сестра. – Всюду нос свой суешь, жизни мне не даешь… Надоел…
Я нахмурился.
– Ты это… – пробурчал я. – Говори да не заговаривайся… Беседа – это зал, в который…
– Да хватит уже мне твоих фразочек! Попугай!
У меня аж в ушах зашумело от возмущения.
Она отвернулась, со стуком поставила зеркало в центр стола и принялась поправлять прическу. В зеркало я видел, как сверкают ее глаза.
Открылась за тридевять земель кухонная дверь, раздался голос деда:
– Танюша! Подойди, пожалуйста.
Сестра вскочила, ударив спинкой стула о комод, пролетела мимо меня, через зал, столовую – в кухню.
Я рванул следом, прыгнул в свою комнату, скинул тетрадь, запустил руку в карандашницу и выудил из нее ничего не понимающего жука.
– Я тебе покажу – попугай… Я тебе покажу – фразочки… Ну, циркуль… – причитал я, возвращаясь в комнату сестры.
Сумка – в вышитых цветах – стояла у изголовья, расстегнутая.