Слышимость
Шрифт:
Загадочнее была только энциклопедия про космос – потому что всю семидесятую страницу занимала гравюра, на которой человек с посохом выглядывает за край земли, причем головой он как будто протыкает небо.
Я услышал, как щелкнула дверь в комнате сестры, потом ее шаги – в зале.
Бежать было поздно.
Сестра вышла в столовую, бросила на меня короткий ледяной взгляд и молча прошла мимо. Через минуту она прошла обратно, держа в одной руке кружку с молоком, а в другой – блюдце с печеньем.
На этот раз
Я услышал, как дверь ее комнаты щелкнула, закрываясь – и только тогда выдохнул. За окном снова прорычал мотоцикл, я выглянул за тюль, прижался щекой к теплому стеклу, проследил взглядом за уплывающими в конец улицы клубами пыли. Потом нехотя встал, вернул книгу на место и, размахивая тряпкой, прошествовал в свою комнату.
Горный хребет из облаков вытягивался, огромные глыбы – целые утесы! – отрывались от него и пускались в самостоятельное плавание. Над крышами сновали ласточки, в сирени кто-то оглушительно чирикал.
Я протер стол, тумбочку, спинку кровати, полку, подоконник, подпрыгнул и хлестнул по шкафу. Со шкафа на пол медленно спланировал пыльный ком. Я наклонился, зажевал его тряпкой, а когда выпрямился – встретился взглядом со своим отражением в зеркале.
Зеркало крепилось к дверце шкафа и самую малость растягивало отражение вширь.
«Нет, – снова подумал я, – у меня глаза совсем не такие. У деда глаза серые, лучистые, с рыжими точечками».
Такие глаза были и у мамы – один в один.
У сестры глаза – бабушкины: карие, острые, на солнце загорающиеся золотом.
И только у меня… Со стороны можно сказать, что они такие же, как у мамы, у деда – серые, подумаешь. Но если присмотреться… У них глаза теплые, а у меня – холоднее, светлее, не серые даже, а какие-то почти синие, и точечек рыжих нет.
У меня глаза – как у отца.
Раздался глухой стрекот, и в зеркало я увидел, как по небу плывет кукурузник – крохотный, похожий на игрушку. Он нырнул в широкое облако, стрекот стал тише, потом усилился, потом стал угасать, таять – и скоро совсем исчез.
Я отступил на шаг, повернулся боком, скосил глаза, рассматривая свой профиль – нос, подбородок, скулы. Улыбнулся, нахмурился, опять улыбнулся и отметил, что чертами я скорее похож на маму – а то и на деда, какой он на старых фотографиях.
Я сразу повеселел, помахал отражению тряпкой, вышел в столовую и в те несколько шагов, что отделяли меня от подоконника, успел представить себя старым, седым и бородатым – я представил, как буду сидеть в кресле и читать «сердешную» книгу, или дремать, или смотреть телевизор, или слушать радио.
А когда я подошел к подоконнику и заглянул в карандашницу, оказалось, что жука в ней нет.
***
Видимо, он вскарабкался по траве и выбрался наружу.
В мгновение ока я обшарил столовую – заглянул
Жука нигде не было.
Я вернулся в свою комнату, обыскал ее, залез под кровать, сдернул и вытряхнул покрывало, перевернул подушку, прошерстил тетради, рассыпанные по столу, выдвинул и проверил ящики в тумбочке.
Безрезультатно.
Тогда я пошел в зал и проделал все то же – заглянул в каждую щель, за каждую дверцу. На мамином столе лежали журналы с выкройками – я и их перелистал.
Пока искал, от кухни потянулись – даром что дверь закрыта – запахи обеда. Слышно было, как стучит посудой дед.
Оставалась одна комната, в которой я не посмотрел – сестры. Дверь была приоткрыта, и жук запросто мог пролезть – но сестра бы заметила, и я бы об этом узнал сразу, по ее крикам.
Жуков она недолюбливала – даже перед майскими робела.
А если не заметила? Она когда учит – хоть из пушек пали.
Я постучал.
Тишина.
Я постучал снова.
– Что тебе нужно?
Я напустил на себя сумрачный вид и вошел. Сестра сидела за столом спиной ко мне, у окна. Стол заставлен книгами, самая большая, в центре – открыта.
Я кашлянул.
– Что?
– Таньк, – сказал я серьезно, – у меня жук потерялся… Бронзовка…
– И?
Она даже не поворачивалась. Одной рукой она листала книгу, другой – безостановочно писала в пухлую тетрадь.
«Какая у нее узкая спина, – подумал я. – Худющая».
И локти у нее торчали в разные стороны – острые, бледные. Если бы не копна русых волос, со спины ее можно было бы принять за мальчишку.
– Я это… – я развел руками. – Может, он к тебе забежал? Зеленый такой, блестящий.
Она на мгновение перестала строчить, приподняла руку, оттопырив локоть, но тут же вернула ее на место.
– Нет, – коротко сказала она. – Никаких жуков здесь нет.
Я замялся.
– А ты посмотри, а? – попросил я. – Вдруг есть.
Она меня точно не услышала – писала и писала. Стянула со стопки еще одну книгу, раскрыла, положила на первую.
– Татьяна, – позвал я строго.
Она не реагировала – пишет себе, и хоть трава не расти.
Я посмотрел по сторонам – на первый взгляд жука в комнате действительно не было. У сестры всегда идеальный порядок – все аккуратненько, комар носу не подточит.
Я сел на краешек кровати.
Пахло цветами – на комоде стоял букетик, который, я знаю, сестра собирала сама. Букетик стоял в высоком стеклянном стакане – на кружевной салфеточке. Она вообще цветы страсть как любит – и на обоях у нее цветы, и на покрывале, и даже картина над комодом – белая сирень в синей вазе. И окно у нее выходит ровно на сирень – а вот сарая не видно, хотя окна у нас совсем рядом.