Смех сквозь слезы
Шрифт:
Я всегда говорю:
– Если спектакль удался – Завадский гений, если нет – актеры и публика дураки.
Завадский любит, когда говорят правду в глаза, как бы она ни была льстива!
Кто еще мог ни разу не припомнить Ие Саввиной ее отказ вводиться в спектакль, потому что тот плохой? А ведь спектакль ставил сам Пушок. Другой вышвырнул бы языкатую дебютантку вон и другим посоветовал не брать нахалку, а Завадский промолчал, потому что чувствовал ее талант и свою неудачу со спектаклем. Но кем была Саввина,
Мало кто был бы способен если уж не выгнать нахалку сразу, то не припомнить ей неприятные минуты. Завадский способен.
Конечно, меня бесили его замашки мэтра, желание диктовать и регламентировать мою игру, я кричала, что не буду «вставать туда» или «садиться там», я буду поступать так, как подсказывает мне логика роли!
Это тот случай, когда вместе тошно, а врозь скучно. Мы не могли работать с Завадским вместе, но и врозь тоже не получалось. Так ли ему была нужна я при Марецкой и Орловой? Конечно, у нас несколько разное амплуа и особенно внешность, но мог бы обойтись…
Но ведь и я, возвращаясь в Театр Моссовета, понимала, что там не одна Ирина Вульф, что придется прежде всего сталкиваться с Завадским. Понимала, но вернулась. И не только потому что при новом главреже Театра имени Пушкина у меня ролей не предвиделось, просто понимала, что там я не нужна, а вот Завадскому, как бы я с ним ни ругалась, еще пригожусь.
Это удивительное ощущение нужности, когда не поругаться в пух и прах из-за любой мелочи невозможно, но и не возвращаться тоже.
Не верьте моим словам о Завадском, вернее, верьте, но с оглядкой.
Он любитель наград, признаний, президиумов и хвалебных статей и речей? Безусловно!
Самодур? Еще какой!
Ему наплевать на многих в угоду самому себе и своей Вере Марецкой? Конечно!
Но при этом кто бы еще мог везти меня на своей машине в больницу, потому что у меня грудная жаба или как ее зовут сейчас, стенокардия?
Кто рискнул бы не просто заступаться за опальных (так поступали многие), но и давать им работу в своем театре?
Говорят, что хороший человек понимает, что хорошо, а плохой – что выгодно. Завадский понимал и то, и другое, умел пользоваться выгодой там, где это только было возможно. Похоже поступал и Александров, который тоже не чурался наград и званий, не бегал от льющегося золотого дождя и безумных возможностей, но до Александрова Завадскому было безумно далеко.
Я любила и люблю Завадского, как бы мы с ним ни ругались. Просто любовь тоже бывает разной. Бывает и вот такой – со скандалами.
И он меня любил, как актрису любил, и язык мой острый тоже любил, хотя клял меня на чем свет стоит.
Рядом с ним Вера Марецкая. Они разошлись, когда Женьке исполнилось года четыре. Завадский тоже без памяти влюбился в Галину Уланову, она моложе его на полтора десятка лет, но это не помешало. Вот с Галиной он остался официально в браке до самой смерти. Зато гражданским браком успел осчастливить многих, в том числе и нашу Иру.
Завадский с Марецкой удивительные. Разведясь, не просто остались друзьями, она была
Вера играла талантливо, она умница, хотя и вредная. Язык не хуже моего, диктовать умела не хуже самого Завадского, но его слушала.
Когда Вера заболела серьезно и стало понятно, что помочь, да и то на время, может только операция и сеансы химиотерапии, Завадский сделал все, что мог, но ни словом не обмолвился о ее проблемах.
Марецкой понадобилась роль для Парижа, забрал у меня. Когда решил выбить ее Звезду Героя Труда, поставил в очередь с Орловой в «Миссис Сэвидж». Но Орлова не я, добровольно ничего уступать не стала. Любовь Петровна показала зубки, Лосев рассказывал, что она кричала и грозила пожаловаться министру культуры, а Завадский плакал:
– Вере осталось совсем недолго, пусть сыграет еще хоть один спектакль.
Марецкая оказалась живучей, она перенесла и вторую операцию, и сумасшедшие сеансы химиотерапии, носила парик, но не унывала. На вручение Звезды Героя Социалистического Труда приехала едва живой.
А потом пережила их обоих – и Орлову, и Завадского!
Орлова умерла первой в 1975 году, Завадский через два года, а Марецкая продержалась еще целый год после него.
Вот это люди!
С Любовью Петровной Орловой мы познакомились в кино. Я тогда снималась в «Пышке», а она в «Веселых ребятах», вернее, только готовилась сниматься. Их фильм оттянул на себя все ресурсы небогатого Москинокомбината, оставив нас нищими.
Орлова звала меня своим «добрым Феем». Дело в том, что для съемок у Александрова требовалось ехать на юг довольно надолго. До этого Любовь Петровна подрабатывала в кино почти тайно от Немировича-Данченко, у которого играла в театре в опереттах. Он, как и большинство режиссеров, крайне неохотно отпускал своих артистов для съемок в кино.
Встал вопрос, на что решиться. Уйти из театра для Любочки, не имевшей полноценного театрального и музыкального образования, значило туда больше не вернуться. Немирович-Данченко не из тех, кто прощал побег.
– Фаиночка, что делать?
– Да плюньте вы на этих жоржет и серполетт! Ваше место в кино, там с вами некому тягаться.
Не думаю, что Любовь Петровна поступила так только из-за моего совета, просто я решительно высказала то, к чему она была готова и сама. Орлова ушла от Немировича-Данченко и уехала в Гагры снимать «Джаз-комедию», которую потом обозвали «Веселыми ребятами».
Это не просто визитная карточка Орловой и Александрова, это их путеводная звезда, счастливый билет и божий дар одновременно. С него начался взлет.
Они снимали счастливо и весело, фильм много ругали, но с удовольствием смотрели. Да что рассказывать, едва ли в Советском Союзе найдется человек, не видевший «Веселых ребят».
Мы еще вместе снимались в «Ошибке инженера Кочина», фильме, который я считаю собственной ошибкой. Но это не в счет, не хочется даже вспоминать.