Смерть Беллы
Шрифт:
— Простите, — бросил лейтенант и ушел.
Эшби, сам толком не понимая почему, остался один у себя в кабинете, закрыл дверь и пять минут спустя уже жалел об этом. Никто не выгонял его из гостиной, а он взял и сам ушел от всех. Сидит теперь здесь и не знает, что происходит, только слышит шаги над головой. В аллее остановились еще по меньшей мере две машины; одна уехала.
С какой стати он ведет себя подобно обиженному ребенку? Он уверен, когда они наконец останутся вдвоем — но когда они теперь снова останутся вдвоем? — Кристина мягко, не упрекая, скажет ему, что больно уж он обидчив и напрасно сам себя изводит: все эти люди, в том числе Райен, лишь исполняли свой долг. Посмеет ли она добавить, что и сама, найдя Беллу мертвой, усомнилась в нем настолько, что сначала позвонила доктору Уилберну?
Эшби снова не знал, который час, и ему не пришло в голову достать из кармана часы — может быть, потому, что в закутке он чаще всего носит серые фланелевые брюки. В стенном шкафу есть бутылка виски, та самая, из которой он каждый вечер наливает себе по два стакана, и теперь ему захотелось выпить. Но, во-первых, нет стакана, а пить из горлышка, как пьяницы, ему противно: во-вторых, наверняка еще нет одиннадцати утра, а употреблять спиртное раньше этого часа он считает недопустимым. Да и с какой стати пить? Он пережил тягостное, унизительное мгновение, о котором предпочел бы забыть, как годами пытался забыть улыбку Брюса. Все получилось так внезапно, как-то само собой. Он не виноват. Ничего приятного для него во всем этом не было, напротив. Разве доктор этого не понимает? Разве любой Другой на его месте не испытывал бы то же самое?
Он всегда относился к Белле без задней мысли. Ни разу не заглядывался на ее ноги, как только что — на ноги секретарши; даже не мог бы сказать, какие ноги были у девушки.
Он злился на мисс Меллер за ее ужимки, за эти якобы стыдливые манеры, рассчитанные на то, чтобы привлечь к себе внимание. Таких женщин он презирает точно так же, как мужчин, похожих на Райена. В сущности, они прекрасно подходят друг другу.
Казалось, наверху перетаскивают мебель. Вероятно, так оно и есть: ищут улики. Найдут? И если да, то какие?
И что помогут установить эти улики? Только что лейтенант спросил у него…
Но почему он сам не обратил на это внимания? Все дело в том, закрыл он дверь на ключ или нет. Вернувшись ночью, Кристина явно не заметила ничего необычного. Она бы не легла, ничего ему не сказав. Следовательно, дверь была заперта. Он был почти уверен, что запер. Глупо, конечно, но он только сейчас внезапно сообразил, что, раз не он убил Беллу, значит, кто-то другой проник в дом. Как это он сразу не догадался!
И где была его голова? Совсем простой факт, внезапный, очевидный: все произошло под его крышей, у него в доме, в нескольких метрах от него. Если он в это время спал, от комнаты Беллы его отделяли только две перегородки.
Но его поразила не только мысль о том, что некий неизвестный взломал замок или забрался в окно.
Они жили в доме втроем. Белла появилась у них всего месяц назад, и все-таки они жили втроем. К Кристине он настолько привык, что перестал замечать ее лицо. Не больше внимания обращал он и на лицо Беллы. А ведь Эшби всех знают. Не только тех, кто, подобно им, принадлежит к обществу, но и семьи, живущие в нижних кварталах, и рабочих с завода гашеной извести, строителей, домохозяек. Если воспользоваться словечком Кристины, все это и есть общественность, и никогда еще это словцо не уязвляло его так, как нынче утром, после всего случившегося.
Кто-то пришел сюда, к нему, в его дом, заранее решившись напасть на Беллу, а может быть, убить ее.
У Спенсера мороз пошел по коже. Ему казалось, что удар нанесен лично ему, что угроза нависла над ним. Он был бы рад внушить себе, что преступник — какой-нибудь бродяга, совершенно посторонний человек, не такой, как все, но это маловероятно. Какой бродяга блуждает в декабре по деревням, по заснеженным дорогам? И откуда ему знать, что именно в этом доме, в этой комнате живет девушка? И как бы он проник сюда без шума? Это страшно. Наверно, они там, наверху, думают и спорят о том же самом.
Пускай даже кто-нибудь увязался за Беллой из кино…
Тогда получается, что она отперла ему дверь. Это не выдерживает критики. Он бы напал на нее на улице, а не стал ждать, пока она войдет в освещенный дом, где наверняка есть люди. Откуда постороннему знать, что у нее отдельная комната? Спенсера охватила слабость.
Его уверенность сразу испарилась. Мир вокруг зашатался. Тот, кто это сделал, знал Беллу, знает дом; иначе быть не может. Значит, этот человек принадлежит к тому же обществу, что они, они у него бывали, и он у них бывал, приходил к ним.
У Эшби подогнулись ноги. Значит, это их друг, человек достаточно близкий. Приходится это признать, не так ли? Ладно! Положим, он готов признать, правда с трудом, что это сделал человек, принятый у них в доме, — что же мешает другим подумать, что…
Все утро Эшби вел себя как идиот. Злился на Райена из-за его вопросов, а сам и не воображал себе, что, задавая их, коронер преследовал определенную цель, имел свое предвзятое мнение. Если это сделал кто-то неизвестный…
От этого никуда не деться: почему не он? Разумеется, именно это они обсуждали всякий раз, когда в комнату Беллы входил очередной прибывший. А потом в гостиной они украдкой наблюдали за Спенсером. В сущности, почему бы Кристине не думать так же, как остальные? В этом есть, конечно, нечто мерзкое, особенно в двусмысленной ухмылке доктора Уилберна. Может быть. Спенсер ошибаегся: его не подозревают; может быть, у них есть основания не подозревать его. Он ничего не знает. Ему не сказали ничего определенного.
Должны же быть какие-то улики? Ошибается ли он, полагая, что лейтенант Эверелл поглядывал на него с симпатией, когда они вместе спустились сюда? Спенсер пожалел, что они так мало знакомы. С этим человеком он, пожалуй, мог бы подружиться. Лейтенант не рассказал ему, какие подробности они обнаружили, но, вероятно, он и права на это не имел.
Спенсер завидовал тому, как непринужденно чувствует себя наверху жена. И все остальные. Как они все естественны! Из спальни Беллы все выходили мрачные, но не то чтобы слишком потрясенные. Спорили, наверно, что правдоподобно, а что — нет. Эшби поклялся бы, что у них нет такого же ощущения, как у него, что, в отличие от него, они не представляют себе, как некий человек входит в дом, приближается к Белле, уже решившись…
Он поймал себя на том, что грызет ногти. Его позвали:
— Можешь идти сюда. Спенсер.
Да разве это они выставили его за дверь? Ведь он сам от них сбежал!
— В чем дело? — спросил Эшби. Он не хотел, чтобы им показалось, будто он счастлив к ним вернуться.
— Мистер Райен уходит. Ему надо задать тебе еще один-два вопроса.
Спенсер сразу же заметил, что доктора Уилберна больше нет, но лишь много позже узнал, что приезжала машина за трупом, увезла его в похоронную контору, и, пока они все вместе сидели в гостиной, доктор производил вскрытие. Лейтенанта Эверелла он тоже не увидел.