Смерть дикаря
Шрифт:
«Так же, как и меня… Он уже раз обманул нас, так, пожалуй, обманет и еще раз».
— Немудрено…
«К счастью, ему будет очень трудно догадаться о наших делах… Баккара в отъезде».
— Правда.
«Но на всякий случай нам все-таки нужно покончить с герцогом».
Рокамболь вздрогнул.
— А! — пробормотал он, — я все-таки надеюсь, что ты сообщишь мне свои планы, так как ты не хочешь, чтобы я ехал с Фабьеном, а настаиваешь, чтобы я завтра же поступил конюхом в Шато-Мальи.
«Правда».
— Но отчего же это?
«Оттого, что ты такой большой ветреник, которому можно доверить какой-либо план только при самом его исполнении».
— Спасибо за доверие!
«Сегодня отдохни, как истый джентльмен, который может сорить деньгами. Отправляйся завтракать к своей сестрице».
— Ладно, а потом? «Поезжай покататься».
— Затем?
«В клуб, играть в карты».
— Но ты, кажется, смеешься надо мной, дядя? «После обеда зайди ко мне, и я объясню тебе, зачем герцогу де Шато-Мальи нужен конюх… до свидания!»
— Прощай, дядя!
Рокамболь пожал от всего сердца руку своего безобразного ментора и ушел к виконтессе д'Асмолль, которая сидела в это время за завтраком.
— Можно задать тебе маленький вопрос? — спросил его Фабьен, когда Рокамболь сел за стол.
— Конечно.
— Ты, кажется, желал, чтобы я продал замок Го-Па герцогу де Салландрера?
— Да.
— А теперь желаешь, чтобы мы ехали туда же, чтобы принять герцога?
—Да.
— Собственно потому, что с ним едет Концепчьона?
— Разумеется.
— Так почему же ты не едешь с нами?
— Я приеду после вас дней через пять.
— Все это очень странно!
— Нисколько. В мое отсутствие вы успеете поговорить обо мне.
Виконтесса поняла его и улыбнулась.
— Брат — большой дипломат, — проговорила она, — он назначает вас своим посланником.
Рокамболь в точности выполнил программу сэра Вильямса, то есть катался в Булонском лесу, обедал дома и затем снова вечером был у своего ментора.
В этот самый вечер, часов в одиннадцать, по бульвару Инвалидов шел тряпичник с корзинкой за спиной и фонарем в руке.
— Никто не может вообразить, — ворчал он про себя, — как полезно людям моей категории ходить часто по театрам, где можно поучиться вдоволь. Если бы я не видел Фредерика-Леметра в роли тряпичника, то, конечно, не сумел бы составить себе этот приличествующий настоящему случаю костюм. Теперь же я — самый безукоризненный артист в лохмотьях.
И тряпичник окинул самодовольным взглядом свои лохмотья.
Благодаря этому костюму Вантюру удалось увидать, как в полночь в сад герцога де Салландрера прошел какой-то ливрейный лакей и через час вышел оттуда обратно в сопровождении негра Концепчьоны.
Лакей протянул руку негру и сказал: «Вот, возьмите себе». — «Покорно благодарю, господин маркиз», — ответил негр с почтительным поклоном.
Калитка опять затворилась, и лакей, выйдя на бульвар, споткнулся о Вантюра.
— Пьяница! — проворчал он, продолжая свой путь.
— Черт бы тебя побрал! — прошептал Вантюр, приподымаясь. — На этот раз ты не потрудился, любезный, переменить свой голос, и я узнал его. А! Ты лакей, ты изволишь ходить по ночам через калитки и тебя величают маркизом. Черт бы тебя побрал!
Вантюр встал, вскинул на плечи корзинку и зажег фонарь.
Рокамболь продолжал свой путь к набережной. Но у Вантюра были хорошие ноги, и он шел за ним невдалеке.
На Сюренской улице тряпичник значительно приблизился к Рокамболю, который очень скоро скрылся в воротах одного дома.
— Ладно! — сказал Вантюр. — Я знаю теперь, где ты живешь, если только ты являешься сюда за тем, чтобы переменить одежду. Но я и это узнаю.
Вантюр опять погасил огонь и сел в углублении между двумя домами.
Было уже два часа ночи. Вантюр смотрел на фасад дома.
— Если квартира твоя выходит на улицу, то я увижу в окнах свет, — сказал он про себя.
И действительно, минуты через три в окнах мезонина засветился огонек; он был виден в продолжение часа, а затем опять погас.
Вантюр по-прежнему ждал на своем обсервационном посту.
— Или ты живешь тут, — думал он, — или же приходишь сюда менять свой костюм. В первом случае ты ляжешь спать, во втором, конечно, не замедлишь уйти. Подожду еще…
Но его ожидания были совершенно напрасны, так как он не знал, что в доме есть два выхода, и, смотря на первый из них, он не приметил, как из второго выхода вышел мужчина в плаще, сел в купе и уехал.
Вантюр ждал еще около часа и, наконец, пробормотал:
— Все равно! Теперь я знаю, как мне быть. Господин маркиз, наверное, живет здесь, и завтра вечером мы попробуем поискать бумаги, которые он, конечно, не сжег. Рокамболь не такой человек, чтобы уничтожать бумажки, стоящие дороже золота.
И затем он медленно пошел.
На следующий день в восемь часов утра на Сюренскую улицу пришел какой-то комиссионер в синей куртке и рыжем парике. Это был не кто иной, как переодетый Вантюр. Он вошел в дворницкую и с самым глупым и добродушным видом спросил привратника, где квартира господина маркиза.
Привратник, читавший в это время газету, поднял голову, осмотрел комиссионера с головы до ног и с удивлением ответил:
— Маркиз? Какой маркиз?
— Ах, я, право, не знаю его имени, — заметил наивно Вантюр, — на углу улицы Маделен какая-то дамочка подала мне это письмо, сказав, что вам известна квартира.