Смерть — мое ремесло
Шрифт:
Глаза медсестры сверкнули.
– А позволено будет спросить, господин ротмистр, кто это так распорядился?
– Я.
– Господин ротмистр, - грудь медсестры в волнении вздымалась и опускалась.
– я хотела бы, чтобы вы раз и навсегда поняли, что служащими здесь распоряжаюсь я.
– Так...
– сказал ротмистр Гюнтер и с невероятно наглой усмешкой не спеша окинул взглядом медсестру, словно раздевая ее.
– Рудольф!
– крикнула она дрожащим от ярости голосом.
– Идем! Немедленно идем!
– Рудольф, - спокойно произнес ротмистр Гюнтер, - сядь.
Я посмотрел на одного, на другую и целую секунду был в нерешительности.
– Рудольф!
– крикнула медсестра.
Ротмистр ничего не говорил, он усмехался. Он очень был похож на дядю Франца.
– Рудольф!
– гневно повторила медсестра.
Я сел.
Она повернулась на каблуках и вышла из комнаты.
– Хотел бы я знать, - воскликнул ротмистр громовым голосом, - чего стоит эта светловолосая дылда в постели! Наверно, ничего! А ты как думаешь, Рудольф?
На следующий день старшая медсестра перешла в другое отделение, а меня передали в распоряжение ротмистра Гюнтера и его драгун.
Однажды, когда я убирал палату ротмистра, за моей спиной раздался его голос:
– А я узнал о твоих проделках!
Я обернулся, он строго посмотрел на меня, и комок подступил у меня к горлу.
– Иди-ка сюда!
Я подошел к его кровати. Он повернулся на своих подушках, чтобы видеть мое лицо.
– Я слышал, что ты воспользовался работой на вокзале и дважды в воинском эшелоне удирал на фронт. Правда это?
– Да, господин ротмистр.
Он некоторое время молча, со строгим видом изучал меня.
– Садись.
Я никогда еще не садился в присутствии ротмистра, за исключением тех случаев, когда писал его драгунам письма, и поэтому заколебался.
– Садись, дурак!
Я подвинул к его кровати стул и с замирающим сердцем сел.
– Возьми сигарету.
Я взял сигарету и протянул ему. Жестом он отказался.
– Это тебе.
Волна гордости захлестнула меня. Я взял сигарету в зубы, зажег ее, затянулся несколько раз и закашлялся. Ротмистр засмеялся.
– Рудольф, - сказал он, сразу становясь серьезным.
– Я за тобой все время наблюдал. Ты мал ростом, не очень-то видный собою, неразговорчив, но ты не глуп, образован, и все, что ты делаешь, ты выполняешь так, как Это должен делать хороший немец, - основательно.
Он произнес это тем же тоном, что и мой отец, и мне даже показалось его голосом.
– И при этом ты не трус и сознаешь свой долг перед родиной.
– Да, господин ротмистр.
Я закашлялся. Он смотрел на меня, улыбаясь.
– Можешь бросить сигарету, если хочешь, Рудольф.
– Спасибо, господин ротмистр, - я положил сигарету в пепельницу, стоявшую на ночном столике, затем снова взял ее и аккуратно затушил. Ротмистр молча наблюдал за мной. Потом он поднял свою забинтованную руку и сказал:
– Рудольф!
– Да, господин ротмистр.
– Это хорошо, что в пятнадцать лет ты хотел сражаться.
– Да, господин ротмистр.
– Хорошо, что после первой неудачи ты снова попытался сделать это.
– Да, господин ротмистр.
– Хорошо, что ты работаешь здесь.
– Да, господин ротмистр.
– Но еще лучше быть драгуном.
Я вскочил, совершенно ошарашенный.
– Мне? Драгуном? Господин ротмистр!
– Садись!
– громовым голосом крикнул он.
– Никто не отдавал приказа встать!
Я вытянулся в струнку, отчеканил:
– Слушаюсь, господин ротмистр!
– и сел.
– Так вот, - сказал он немного погодя, - что ты об этом думаешь?
Я ответил дрожащим голосом.
– Разрешите, господин ротмистр... Я думаю, что это было бы просто великолепно!
Он взглянул на меня сияющим, исполненным гордости взглядом, кивнул головой, два или три раза, словно про себя, повторил "просто великолепно", а затем серьезно и тихо сказал:
– Хорошо, Рудольф, хорошо.
Сердце мое готово было выпрыгнуть из груди. Наступило молчание, потом ротмистр продолжал:
– Вот заживут эти царапины, Рудольф... и я начну формировать отряд... для одного из фронтов... У меня есть приказ... Когда я буду выписываться отсюда, я оставлю тебе адрес, и ты явишься ко мне. Я все улажу.
– Слушаюсь, господин ротмистр!
– ответил я, дрожа всем телом. Но тотчас же у меня мелькнула ужасная мысль.
– Господин ротмистр, - пробормотал я, меня ведь не допустят - мне нет еще шестнадцати.
– Ах, вот что!
– сказал, смеясь, ротмистр.
– Только и всего? В шестнадцать лет человек уже достаточно взрослый, чтобы драться! Ох уж эти идиотские законы! Ничего, будь спокоен, Рудольф, я все устрою.
Вдруг глаза его загорелись, он приподнялся на подушках и крикнул в сторону двери:
– Здравствуй, золотце!
Я обернулся. Там стояла маленькая светловолосая медсестра, ухаживавшая за ним. Я подошел к умывальнику, ополоснул руки и стал помогать ей снимать с ротмистра бинты. Мучительная операция продолжалась довольно долго, но ротмистр держался великолепно, словно он и не чувствовал боли. Он не переставал смеяться и шутить. Потом сестра принялась снова забинтовывать его, как мумию. Он взял ее за подбородок уже забинтованной рукой и спросил полушутливым, полусерьезным тоном, когда она наконец решится переспать с ним.