Смерть — мое ремесло
Шрифт:
– Такой уж я от природы.
– Ах, Рудольф, - как бы не слушая меня, продолжала Эльзи, - если бы ты только знал, как это ужасно - чувствовать, что я для тебя словно чужая. Для тебя существуют только плотина, лошади, твой союз. Иногда, когда ты в конюшне возишься с лошадьми, ты смотришь на них с такой нежностью, что я завидую им.
Я заставил себя рассмеяться.
– Послушай, что за глупости, Эльзи! Конечно же, я тебя люблю, ты - моя жена.
Она взглянула на меня полными слез глазами.
– Ты и правда меня любишь?
– Ну, конечно же, Эльзи, конечно.
Секунду она смотрела на меня, потом неожиданно бросилась мне на шею и покрыла поцелуями мое лицо. Я терпеливо подчинился этой прихоти, затем прижал ее голову к своей груди и стал гладить ее волосы. Она застыла так, примостившись у меня на груди, а я через секунду поймал себя на том, что уже не думаю о ней.
Спустя некоторое время после рождения нашего сына прискакал конюх от фон Иезерица и сказал, что хозяин срочно вызывает меня. Я оседлал лошадь и отправился к нему. Лошадь шла хорошей рысью, и я быстро покрыл десять километров, отделявших меня от усадьбы. Я постучал в дверь кабинета, послышался голос фон Иезерица: "Войдите!" - и я вошел.
Я чуть не задохнулся от густого сигарного дыма и сквозь него едва различил возле письменного стола с полдюжины каких-то господ, окруживших человека в форме эсэсовца.
Я затворил за собой дверь, стал навытяжку и поздоровался.
– Садись вот здесь, - бросил фон Иезериц.
Он указал мне на стул, стоявший позади него. Я сел, господа продолжали разговор, и я отметил, что знаю всех присутствующих. Это были окрестные помещики - все члены союза. Но эсэсовца я не мог разглядеть, его заслонял от меня фон Иезериц. Я не решался нагнуться в сторону, чтобы взглянуть на его лицо, - мне были видны только его руки - маленькие, жирные. Он то и дело машинально сжимал и разжимал их над столом.
Один из помещиков докладывал об успехах союза в округе, приводил цифры о количестве его членов. Когда он кончил, началось оживленное обсуждение. Вдруг жирные ручки постучали по столу, и все затихли, потом кто-то заговорил, и я понял, что это эсэсовец. Голос у него был бесцветный, монотонный, говорил он многословно, ни на секунду не останавливаясь и не запинаясь, будто читал книгу. Он рассказал о политической обстановке в стране, проанализировал шансы национал-социалистов прийти к власти, привел кое-какие цифры и призвал членов союза отрешиться от местничества, от приязни или неприязни к тем или иным лицам и действовать в более тесной связи с руководством национал-социалистской партии нашего района. После того как выступили еще несколько человек, объявили о закрытии совещания. В комнате сразу стало очень тесно и шумно.
– Не уходи, ты мне нужен, - шепнул мне фон Иезериц.
Я отыскал глазами эсэсовца. Окруженный группой помещиков, он направлялся к двери. Он повернул на минуту голову, и я заметил, что он носит пенсне.
Фон Иезериц велел мне подбросить в огонь полено. Я сделал это. В комнате теперь было тихо. Вдруг дверь хлопнула, я поднял голову и увидел, что это вернулся эсэсовец. Я заметил дубовые листья, вышитые на его воротнике, взглянул на его лицо и узнал знакомые черты. Это был Гиммлер.
Я щелкнул каблуками и выбросил вперед правую руку. Сердце у меня бешено застучало.
– Вот Ланг, - сказал фон Иезериц.
Гиммлер ответил на мое приветствие, затем взял со стула черное кожаное пальто, надел его, не спеша застегнул все пуговицы, подпоясался и натянул черные перчатки. Кончив одеваться, он повернулся ко мне и, слегка склонив голову, пристально посмотрел на меня. Лицо его не выразило ничего.
– Вы участвовали в казни Кадова, не так ли?
– Так точно, господин...
Он с живостью остановил меня.
– Не произносите моего звания. Вы отбыли пять лет в тюрьме?
– Так точно.
– А до того были в Турции?
– Так точно.
– В качестве драгунского унтер-офицера?
– Так точно.
– Вы сирота?
– Так точно.
– И у вас две сестры замужем?
Я замялся на мгновение и ответил:
– Я не знал, что мои сестры замужем.
– Ха! Ха!
– засмеялся фон Иезериц.
– Партия хорошо осведомлена обо всем.
Без тени улыбки, не сделав ни малейшего движения, Гиммлер продолжал:
– Я рад сообщить вам, что ваши сестры замужем. Вы организовали в ваших местах военизированный отряд союза?
– Так точно!
– Это...
– он сделал, казалось бы, ничем не вызванную паузу.
– Это прекрасная мысль. Предлагаю вам усилить вашу деятельность в этом направлении и поручаю вам, теперь уже в тесном контакте с руководителями союза и партии, сформировать эскадрон.
Разговаривая со мной, он все время не отрывал глаз от какой-то точки над моей головой, и у меня создалось странное впечатление, будто там он читает все, что говорит.
Он сделал паузу. Я произнес: "Слушаюсь", и он снова заговорил:
– Можете намекнуть вашим людям, что эскадрон, вероятно, будет преобразован в кавалерийскую эсэсовскую часть, но о моем посещении пока не говорите ничего. Об этом должны знать только руководители союза и вы.
Он засунул большие пальцы рук за пояс своего кожаного пальто.
– При подборе людей в эскадрон тщательно проверяйте их. Вы представите мне доклад о физических качествах каждого, его расовой чистоте и религиозных убеждениях. Рекомендуется сразу же исключить всех, кто слишком серьезно относится к религии. В эсэсовских частях не нужны люди, которые мучаются какими бы то ни было душевными конфликтами.
Фон Иезериц разразился смехом. Гиммлер остался все так же невозмутим. Он стоял, немного склонив голову вправо, и не отрываясь смотрел все в ту же точку в пространстве. Казалось, он терпеливо ждет, когда фон Иезериц перестанет смеяться чтобы продолжить свою речь с той самой мысли, на которой он остановился.
– Нет! Нет!
– сквозь смех проревел фон Иезериц.
– Нам не нужны эсэсовцы с душевными конфликтами!
Когда он замолчал, сразу же заговорил Гиммлер:
– Необходимо также обратить большое внимание на моральное воспитание наших людей. Эсэсовец должен быть готов прикончить собственную мать, если получит на то приказ. Пусть они поймут это.