Смерть ростовщика
Шрифт:
На широкой дороге не было сугробов. Но обильный снег, прибитый и отполированный копытами лошадей и ослов, железными ободьями арб, превратился в сплошной сероватый лед, покрывший дорогу, подобно асфальту. При каждом шаге лошадь скользила, ноги ее разъезжались так, что она чуть не касалась земли брюхом. Все окрестности — поля, лощины, куда стекала вода во время таяния снегов, болота, дренажные канавы, вырытые для стока подпочвенных вод, каналы, овраги и низинки — были наполнены снегом. Куда ни посмотри — всюду лежал сверкающий, слепящий глаза снег.
Придорожные арыки также сравнялись с дорогой и мостами. Осыпанные снегом ивы, карагачи и тутовые деревья, росшие по сторонам
В степи не было видно ничего живого. Только вороны стаями играли на снегу, купаясь в нем, как домашние куры купаются в пыли: они ложились грудью на снег и лапками подгребали его себе под крылья. Подобно уткам, нырявшим в воде, они погружали в снег свои головы. Если бы я давал заново имена всяким тварям, я назвал бы ворон «снежными птицами», ведь называют таджики уток «водяными птицами». Мертвую тишину этой снежной пустыни нарушало лишь громкое карканье.
Никого не было видно и на улицах селений, через которые я проезжал. Только кое-где над крышами дехканских домиков вился дымок. Это был единственный признак жизни, несколько смягчавший жуткую пустоту молчаливых полей.
Когда я добрался до селения Гала-Ассия, которое находится на расстоянии восьми километров от Бухары, день уже склонялся к вечеру, до захода солнца оставался всего час. Обеспокоенный перспективой оказаться темной ночью на опасной дороге, среди пугающей своим безлюдием {18} степи, я усердно подгонял лошадь. Но она уже совершенно выбилась из сил. Ее уши, ноги, шея были покрыты хлопьями пены, как сбивалка, которой сбивают нишаллу [18] ; от животного валил пар, как из котла мотальщика коконов; что же касается гривы и хвоста, то на них болтались ледяные сосульки, напоминающие подвески на девичьих косах. При каждом неловком шаге лошади мне грозила опасность кубарем скатиться на землю, подобно арбузу, положенному на седло.
18
Нишалло — лакомство в виде густой сметанообразной массы, приготовляемое из взбитых яичных белков, сахара или сиропа.
Когда я, оставив за собой селение Гала-Ассия, ехал по направлению к пустоши Яланги, я увидел вдалеке стаю ворон. Они то садились на дорогу, то снова поднимались в воздух. Еще выше над ними парили, распластав крылья и устремив взгляд на землю, коршуны и стервятники. Мой конь испугался и попятился, но удары камчи заставили его идти вперед...
Я подъехал ближе к тому месту, над которым кружились птицы. На дороге лежал труп какой-то несчастной лошади, испустившей здесь дух. То ли у нее не хватило сил на этот тяжелый путь, то ли она упала и сломала себе шею. Хозяин снял ее шкуру и ушел, оставив тушу на съедение хищным птицам.
Около туши бегало также несколько собак. Рыча друг на друга, они рвали мясо и жадно его пожирали. Иногда они затевали драку и, сцепившись клубком, визжали, пуская в ход когти и зубы, а потом снова принимались за еду.
Вороны, налетая со всех сторон, старались ухватить свою долю, насколько хватало у них сил и смелости. Но, когда собаки, злобно косясь на них, начинали рычать и лаять, птицы снова взлетали в воздух. Коршуны парили, не опускаясь на труп, но и не улетая далеко, завидуя собакам и негодуя, что добыча уходит от них.
Уже смеркалось, и я почти не видел перед собой дороги. Но по сторонам лежал нетронутый снег, который своей белизной слегка освещал мой путь. Теперь лошадь ступала с величайшей осторожностью, ощупывая землю копытом.
В это мгновение у меня блеснула мысль: «А что если съехать с дороги влево? Там все покрыто снегом, по нему никто не ходил, и не так скользко. Там лошади будет легче идти. Ничего, что могут попасться арыки, канавы или болотца. В этих местах, вероятно, хорошо подморозило. Если где лед и проломится, то и это не опасно — лошадь легко вынесет меня на твердую почву».
Я быстро привел свою мысль в исполнение и съехал с дороги. И действительно, этот неезженый путь оказался удобнее. Лошадь пошла бодрым шагом, будто ступала по сухой пыли, а через арыки и ямы она просто перескакивала. Единственно, что меня беспокоило, так эго неуверенность: выведет ли новый путь к нужной цели, или я потеряю направление и окажусь в другой стороне.
Я осматривался вокруг. Не было видно ничего, кроме заснеженной степи, я не мог заметить никаких признаков человеческого жилья.
Но вот впереди, на расстоянии примерно тысячи шагов, вдруг показался черный, пронизанный искрами дым, столбом поднимавшийся к небу.
Я понял, что выехал к степному базару Яланги. Дым, конечно, идет или от печи базарной лепешечной, или от костра, зажженного во дворе одного из караван-сараев.
На сердце у меня стало спокойнее. Значит, я не так уж сильно отклонился от большой дороги и гнал лошадь, как и было надо, прямо на север.
Потом предо мной появилось обширное поле, вспаханное под пар, да так и оставленное. Оно было покрыто крупными, не разбитыми бороной комьями земли. Комья эти были так велики, что их можно было заметить, несмотря на покрывавший их толстый слой снега.
Подъехав к этому месту, я решил пересечь поле поперек. Однако лошадь испуганно попятилась, заупрямилась и не хотела ступать ни шагу вперед. Я бил ее камчой, но это не помогало. При каждом ударе она опускала голову, храпела, но не двигалась с места. Наконец я взял камчу в левую руку и ударил по брюху. До сих пор она еще не получала ударов по этому месту. Не будучи в силах больше противиться моей воле, она, опустив морду к земле и фыркая, сделала два шага вперед. Ее передние ноги погрузились в почву, будто она ступила в жидкую грязь. Она хотела остановиться, но я снова ударил камчой по тому же месту. Неохотно ступила она еще два шага вперед. Но как только она сделала третий шаг, увязли все четыре ее ноги и из-под них забулькала вода. Скоро вода дошла до подпруги, и я увидел, что она начала растекаться по вспаханному полю.
Только тут я понял, в какую беду попал. Это было не поле, а берег покрытой льдом реки. Быстро бегущая вода в сильные морозы замерзает не сверху и не местами, а со дна. Куски льда, принесенные течением сверху, примерзают там, где течение слабее; к ним пристают другие, куски льда сталкиваются, встают на ребро и поверхность воды покрывается как бы крупными комьями земли или кусками необтесанного камня. Обманувшись в темноте, я принял реку Зеравшон за вспаханное поле. Свою ошибку я понял, когда лошадь погрузилась в воду до потника. Поспешно соскочил я с лошади и, сняв хурджин, отбросил ее в сторону. Боясь, что кромка льда может обломиться, я схватился одной рукой за стремя. Если бы лед подо мной подломился, я все же мог бы спастись, ухватившись за лошадь.