Смерть ростовщика
Шрифт:
— Зачем же вы поставили туда совок, а не высыпали золу? — спросил его я.
— И в этом есть свой смысл, — ответил он.
— Смысл? Какой же?
— Потом поймете!
Хотя тепла было маловато, все же оно растопило снег и лед на наших ногах.
— Раньше у вас был тут ледник, а теперь яма с ледяной водой.
— Ну, это неплохо, если о моем доме у вас останется воспоминание, как об ушате воды! — пошутил Кори Ишкамба, намекая на свои прежние подозрения. — Вас это лишит интереса ко мне, а меня успокоит.
Эти слова Кори Ишкамбы показали, что сомнения его на мой счет еще не совсем исчезли.
— Вытаскивайте
Кори Ишкамба поднялся и, сделав ему знак, что хочет поговорить наедине, вышел из комнаты. Юноша, подмигнув мне, последовал за ним. Они немного пошептались за дверью. Потом Кори Ишкамба куда-то ушел, а мой приятель, смеясь, возвратился на свое место.
— Что за секреты? — спросил я его.
— Какие уж там секреты. Обычная манера ростовщиков! Он говорит, что не может, получив от меня деньги в присутствии непроверенного человека, оставить их в доме. Он пошел, чтобы привести кого-то, кому доверяет. Говорит: «Получу от вас деньги в его присутствии, запишу, а потом мы выйдем вместе с вами. Вы отправитесь куда вам надо, а мы с тем человеком пойдем и отнесем деньги в известное мне место. Пусть ваш спутник не воображает, что я оставляю их дома».
Сначала, услыхав эти слова, я оскорбился, но скоро обида моя прошла: если подозрительность достигает таких размеров, она превращается уже в болезнь, в безумие. Нельзя же обижаться на безумца! Я даже пожалел этого беднягу, который до конца жизни обречен мучить себя необоснованными страхами.
Пока я так размышлял, Кори Ишкамба вернулся. Когда он поднялся по ступенькам, мы увидели, что он один.
— Что, не нашли вы своего человека? — спросил мой приятель.
— Я еще за ним не ходил, мне вспомнилось одно важное дело, пришлось вернуться, — сказал Кори Ишкамба и, подойдя поближе, пояснил, что это за «важное дело»: — Ведь вы хорошо знаете друг друга, и голоса ваши тоже вам хорошо знакомы. Сейчас вам не остается ничего другого, как сидеть и беседовать. Так зачем же жечь лампу? Ведь это напрасная расточительность, лишний расход! Потушу-ка я ее! Снесу вниз и поставлю на ступеньку, а когда вернусь, то снова зажгу от лампы моих жен, и тогда при свете мы произведем наши расчеты. Правильно?
Прежде чем мы успели ответить на его вопрос, он взял лампу, снес ее вниз и, уходя, потушил.
— Ну, раз уж мы знакомы друг с другом и можем узнать друг друга в темноте по голосу — свет нам не нужен, чтобы разговаривать, — давай поговорим о чем-нибудь, —сказал я юноше. — Вот у тебя богатый отец, я знаю, что все его деньги в твоем распоряжении, — зачем же тебе понадобилось брать еще в долг у ростовщика? Для меня, бедняка, это неразрешимая загадка. Я буду очень рад, что ты раскроешься передо мной. Твой рассказ разгонит тоску, которую навел на меня разговор с этим мерзким негодяем.
— Ну что ж, — ответил юноша, — я ведь и так сделал вас поверенным своих тайн и привел сюда. Слушайте же, каким образом я оказался в долгу. Как вы знаете, я сижу в одной лавке с отцом. Отец мой неграмотен, и, как правильно сказали вы сами, все его деньги и расчеты в моих руках. Иногда я беру из лавки деньги и трачу на себя. Порой эти траты достигают пятисот или даже тысячи тенег. Случается, что сразу после такой траты нужно внести
— Ну ладно, в жизни богатых молодых людей все это бывает, — сказал я, — но зачем же, если ты даже и принужден брать в долг, обращаешься к этой двуногой скотине? Почему не взять в долг у какого-нибудь индийца [12] или другого ростовщика?
— Во-первых, у всех ростовщиков — индусы они или мусульмане — повадки одни и те же, все они действуют так же, как этот тип... Ну, а во-вторых, я боюсь, что если возьму в долг у другого, моя тайна может сделаться известной отцу. А Кори Ишкамба скорее даст отрезать свою голову, чем откроет тайну. Потому-то я и принужден брать деньги у этой «двуногой скотины».
12
В долг у какого-нибудь индийца. — О живших в эмирской Бухаре индийцах-ростовщиках.
Звук шагов прервал признания моего приятеля. Вернулся Кори Ишкамба. С лампой в руке он поднялся в комнату. С ним был еще один человек. Кори поставил лампу на столик, и при свете мы узнали пришедшего с ним. Это был сторож склада русской фирмы «Кавказ и Меркурий».
Кори Ишкамба еще раз спустился и принес тетрадь. Он и мой молодой приятель погрузились в расчеты. Наконец Кори принял деньги, юноша получил из его рук свою расписку и, порвав ее, сунул в карман. Мы поднялись, чтобы уходить.
— Подождите немного, выйдем вместе! — сказал Кори Ишкамба. Передав сторожу лампу, сам он одной рукой взял тетрадь, а другой вынул из-под сандала совок с углями. В совке огня не было видно — все угли успели прогореть и превратились в золу.
— Что вы собираетесь делать с этой золой? — спросил я Кори.
— Здесь не одна зола, — ответил он, — есть еще угольки. Видите, поблескивают. Вот если бы я высыпал их в сандал, все угли превратились бы в золу. Теперь, наверное, вы поняли, какой смысл в том, что я поставил угли прямо в совке: высыплю эту горячую золу в сандал во внутренней комнате и, засыпая, буду согревать свои ноги.
Мы спустились на улицу. Кори со сторожем направились к крытым базарным рядам, а мы снова обогнули болото, которое занимало часть территории квартала Кемухтгарон, и зашагали по направлению к дому. Все еще шел снег, его навалило так много, что ноги утопали по щиколотку. Еще больше похолодало.
Так как, рассказывая о Кори Ишкамбе, мне пришлось упомянуть о моем давнишнем приятеле — молодом сыне богача-торговца, надо поподробнее сообщить о нем.
Знакомством с этим юношей я обязан покойному поэту Мухаммед Сиддику Хайрату [13] , одному из моих близких друзей.
13
Мухаммед Сиддик Хайрат — Хайрзт (1878—1902) — поэт, друг С. Айни.