Смерть ростовщика
Шрифт:
— Зачем же брать стекло голой рукой? Прихватили бы рукавом или платком, — сказал я.
— Хорошо еще, что я не прихватил рукавом или платком, — ответил он, все еще дуя на пальцы. — Руке хоть и больно, она заживет сама собой, ничего не случится. А вот если бы сгорел рукав или платок, я понес бы немалый убыток!
Немного успокоив боль, Кори Ишкамба приподнял край паласа, застилавшего пол, и, вытащив из циновки соломинку, поджег ее от пламени принесенной лампы, а потом перенес огонь на фитиль своей, надел на обе лампы стекла, лампу своих жен отнес на лестницу, а свою поставил на покрытый одеялом
Лампа была маленькая, трехлинейная. При ее скудном свете мы смогли, однако, рассмотреть убранство комнаты. На полу лежала ветхая, во многих местах изъеденная молью кошма низшего сорта. Одеяло, закрывавшее сандал, действительно, как говорил Рахими-Канду Кори Ишкамба, было так грязно, что очень мало отличалось от потника из-под ослиного седла. Еще грязнее были тюфячки, расстеленные у столика. Они казались не чище, чем потник осла, спина которого сбита и покрылась гнойными ранами.
— Будьте любезны, садитесь! — пригласил нас Кори Ишкамба, так как мы, устрашенные видом этих тюфячков, все еще стояли посреди комнаты.
Мы сели, плотно подвернув под себя полы своих верхних халатов, опасаясь запачкаться об одеяло, тюфячки и палас этой «гостиной». Усевшись у сандала, мы протянули под него ноги, надеясь согреться, полагая, что там лежат горячие угли. Но появилось такое чувство, будто мы сунули ноги в ледник — так было под сандалом холодно. Пришлось нам снова подобрать ноги и поджать под себя.
— Вы, кажется, под свой сандал вместо огня положили куски льда — у меня так и обожгло ноги стужей! — сказал юноша хозяину дома.
— Неужели пустяковый мороз так сильно действует на вас? — сказал Кори в ответ. — Я только теперь понял, как нежны ноги богатых сыночков.
— Ноги ученика-степняка, которые, как известно, не так уж нежны, тоже отказываются служить, — вмешался я. — В самую лютую зимнюю стужу, когда снег забивается в калоши путников, ноги верблюда и то не терпят холода. Выйдите да пройдитесь по заснеженным улицам, тогда почувствуете, как действует мороз на ноги!
— Я тоже только что с улицы, — ответил Кори Ишкамба, — И обошел не то что один-два квартала — полгорода, а ведь на ногах у меня нет ничего, кроме рваных сапожек да кожаных калош. А все-таки ноги мои не почувствовали холода. Что ж, значит, они крепче и терпеливее к холоду, чем ноги верблюда!
— Это означает, что кожа у вас толстая, как у слона! — сказал сын богача.
«Разве почувствует слон укол острия той палки, которой погоняют волов!» — припомнил я известную поговорку, а потом задал нашему хозяину вопрос:
— Позвольте, а зачем же вам понадобилось в эту пору бродить по заснеженным улицам?
— Зачем? Странный вопрос. Я был у своих знакомых, ужинал с ними, пил у них чай. Если бы я не назначил вам сегодня прийти, я зашел бы еще в несколько домов, где ужин готовится позже, и вернулся бы домой только к полуночи, но зато вполне насытившись.
— А ужинаете ли вы когда-нибудь в своем собственном доме?
— Никогда! Зачем мне зажигать огонь в очаге своего дома и тратить при этом деньги, которые достаются мне ценой огромного труда, если в домах друзей я всегда нахожу готовый плов и хлеб. Мудрецы сказали: «Что за прелесть чужой дом: нет ни хлопот с водой,
— Ну, я этому не верю! — сказал мой приятель. — Никак не могу себе представить, чтобы вы потратили свои деньги на приготовление пищи.
— Конечно же я не трачу денег! — воскликнул Кори Ишкамба. — Мои жены дважды в год, в месяцы мухаррам и раджаб [11] , на свои деньги приглашают чтецов Корана и устраивают поминки по своим родителям. Так как у нас нет ни детей, ни прислуги, я сам выношу плов муллам и присоединяюсь к ним.
— Ведь вы сами чтец Корана. Почему же вы не читаете Коран в память родителей своих жен и не берете деньги за это себе? Как вы допускаете, чтобы деньги уплывали из вашего дома и попадали в чужие карманы? — спросил мой приятель.
11
В месяцы мухаррам и раджаб — то есть в первый и седьмой месяцы мусульманского лунного календаря.
— Это верно, — сокрушаясь, ответил Кори Ишкамба, — я очень хотел бы делать это сам, но женщины, у которых волос долог, да ум короток, никак не соглашаются — говорят, что я обману и самого бога: деньги получу, а Коран не прочитаю. Вот так-то. — Он тяжело вздохнул, но тут же ухмыльнулся и сказал бодро: — Однако ж я нашел способ прибрать к рукам хоть часть этих денег!
— Расскажите же, — попросил я.
— Обычно мои жены поручают мне пригласить на обряд трех чтецов и для каждого из них дают по семь тенег, завернув их в отдельные бумажки. Пока я несу деньги через коридорчик, мне удается вынуть из каждой бумажки по две теньги и положить себе в карман. Потом я завертываю остальные монеты в бумажки, выношу и даю их чтецам Корана. В результате они получают по пять тенег, а я — шесть.
— Скажите уж прямо: я ворую шесть тенег, принадлежащих чтецам Корана! — сказал юноша.
— Какое же это воровство? — обиженно проговорил Кори Ишкамба. — Если эти чтецы получают деньги за чтение Корана, ведь я-то лучше их могу сделать то же самое! Пусть не знают этого глупые женщины, но бог-то знает!
— Длинными речами вы, дядюшка Кори, не можете смягчить холода, — сказал юноша. — Хотите получить деньги — несите скорее горячие угли. У меня ноги уже превращаются в лед, руки одеревенели, я не могу больше сидеть, не то что считать деньги.
— Вы целитесь в такое место, что если туда попадет ваша стрела, то и душа вон, — сказал Кори Ишкам-ба, вставая с места. Выйдя на середину комнаты, он принялся стучать об пол ногой, затем прибавил: — Ваша угроза не дать мне деньги, если я не принесу горячих углей, как раз и есть для меня стрела, направленная в самое чувствительное место.
Не прошло и минуты, как послышались шаги. Кори Ишкамба крикнул вниз:
— Вынеси из своей комнаты совок горячих углей!
Еще через минуту на нижней ступеньке появился совок с горячими углями. Кори Ишкамба сошел вниз, принес совок, в котором золы было больше, чем углей, и поставил его в углубление сандала.