Смерть в день рождения
Шрифт:
— Я подожду, — глухо ответил полковник.
Казалось, он хотел дотронуться до сына рукой, но, взглянув на Аллейна, замер.
— Мне следует заняться работой, — сказал Аллейн. — Если вы понадобитесь, я позову.
И он вышел, оставив их в полной растерянности вдвоем. В холле его встретил Фокс.
— Забавная у меня там компания, — сказал Аллейн. — Парень встречается с отцом. Оба мучительно смущаются. Все же французы в таких ситуациях ведут себя куда непринужденнее. А как дела на вашем конце стола?
— Я вышел сообщить вам, сэр, что мистеру Темплетону опять стало плохо. Доктор считает, что его больше нельзя беспокоить. Его положили в гостиной. Но как только будет можно, он хочет уложить его в кровать. Решили устроить его в кабинете, чтобы не поднимать вверх по лестнице. Я думаю поручить это Флоренс и няньке, а доктор им поможет, когда потребуется.
— Хорошо. Да, компания премиленькая. Давайте-ка подумаем, куда бы нам спровадить нашего запутавшегося драматурга и его казенного образца папашу. Уж не в будуар ли покойной матушки? Впрочем, если хотят, пусть присоединяются к горе-убийцам в столовой. Никакой информации. Никто ничего мне не говорит. Что еще?
— О пармских фиалках никто не знает. Утверждают, что никто бы их туда не смог принести — для этого у них просто не было времени.
— Пропади оно все пропадом! Какой дьявол положил цветы на ее туалетный стол? Наемный бармен в пылу неразделенной страсти? И какого черта мы должны ломать себе голову над вялым пучком?
Подобно Шахерезаде, Фокс благоразумно хранил молчание.
— Прошу прошения, сэр, но я слышал, вы говорили о фиалках? — из глубины холла появился заметно осунувшийся Грейсфилд.
— Вы правильно слышали, — дружелюбно подтвердил Аллейн.
— Если это вам поможет, сэр, то скажу, что букетик пармских фиалок принесли перед самым приемом. Я открывал джентльмену и он их вручил мадам на площадке второго этажа.
— Вы, надеюсь, спросили его имя, Грейсфилд?
— Разумеется, сэр. Это был пожилой джентльмен из книжного магазина. Его зовут Октавиус Браун.
3
— Вот те на! Чего это ради Октавиус принялся разгуливать тут с фиалками, да еще в такое время? — воскликнул Аллейн, когда Грейсфилд вышел. — Это надо скорее выяснить, а Маршант прибудет с минуты на минуту. Пошли.
Они задержались на ступеньках парадного входа. За занавесками «Пегаса» еще был виден свет.
— Минут пять, Фокс, держите оборону здесь. Пусть Темплетона пока устраивают в кабинете. Но если приедет Маршант, задержите его до моего возвращения. Не давайте ему соединиться с этой толпой экстравертов в столовой. Поберегите его. Веселенькая история!
Он позвонил. Октавиус открыл дверь.
— Это опять вы, — удивился он. — Так поздно! Я думал, что это Анелида.
— Это не Анелида, и приношу извинения за поздний визит. Но впустить вам меня придется.
— Разумеется, — Октавиус позволил ему пройти. — В чем на этот раз дело?
— С какой стати, — спросил Аллейн, как только закрыл за собой дверь, — вы принесли миссис Темплетон фиалки?
— Мимо окон проходил продавец с тележкой, — ответил тот, краснея. — Их привезли с Нормандских островов.
— Меня никоим образом не интересует, откуда их привезли, мне важно, куда они направились. Когда проезжал этот торговец?
Смущенный и задетый Октавиус поспешно рассказал, как Анелида отправила его вниз, чтобы самой приготовиться к приему. Он нервничал, потому что их приглашали к половине седьмого, было уже без двадцати пяти семь. Он не мог поверить уверениям Анелиды, что теперь приличия требуют опаздывать в гости. Увидев тележку с пармскими фиалками, он вспомнил, что в дни его юности считалось пристойным дарить их актрисам. Он тут же вышел и купил букет. Но позже постеснялся, как догадался Аллейн, вручать их при Анелиде. Дверь дома мисс Беллами была открыта, в холле виднелся дворецкий. Октавиус поднялся по ступенькам.
«В конце концов, — подумал он, — если она захочет прикрепить цветы к платью, ей удобнее сделать это заранее».
Он уже отдавал цветы Грейсфилду, когда на втором этаже послышался какой-то шум, а через секунду мисс Беллами на кого-то громко закричала:
— Это говорит лишь о том, как можно заблуждаться. Убирайся куда угодно, дружочек, и чем скорее, тем лучше!
Сначала Октавиус страшно разволновался, подумав, что эти слова предназначены ему, но в тот же момент она появилась на лестнице и, остановившись, в изумлении посмотрела на него.
— Небесное видение, — живописал Октавиус, — с румянцем цвета розы, вернее даже герани, но должен признаться, разгневанная была, как фурия.
Это впечатление, однако, тотчас же рассеялось. Мгновение мисс Беллами, казалось, колебалась. Грейсфилд пробормотал какие-то объяснения. И вдруг она превратилась в саму грациозность.
— Она, — тут он снова покраснел, — пригласила меня наверх. Я поднялся и вручил ей свое приношение. И тогда она, собственно говоря, пригласила меня к себе в комнату. Такая милая вольность во французском духе. Я был очень тронут. Положив фиалки на туалетный стол, она объяснила, что выставила только что занудливое старье. Это ее слова. Я понял, что она имела в виду кого-нибудь из старых слуг. Что вы сказали?
— Ничего. Продолжайте. Все это безумно интересно.
— Правда? Хорошо. Потом внизу раздались голоса — дверь в коридор оставалась, разумеется, открытой. Она попросила меня подождать минутку и ушла.
— И что же дальше? — напомнил Аллейн после паузы.
— Я подождал. Никто не возвращался. Я вспомнил о Нелли, которая уже могла быть готова. Как бы то ни было, — продолжал Октавиус, искоса поглядывая на Аллейна, — но я чувствовал, что Нелли не очень понравится моя импульсивная выходка, и я постарался вернуться домой, пока она не заметила моего отсутствия. Когда я спустился вниз, то увидел, что она разговаривает с полковником Уорэндером в гостиной. На меня они внимания не обратили. Наверное, попросту не заметили. Уорэндер, мне показалось, был чем-то огорчен. Ничего не оставалось, как отправиться домой. Что я и сделал. Любопытное и интригующее приключение.
— Спасибо, Октавиус, — поблагодарил Аллейн, задумчиво глядя на собеседника. — Большое спасибо. А теперь мне пора. Спокойной ночи.
Выходя, он услышал, как Октавиус капризно проворчал, что теперь наконец он может и лечь спать.
К дому мисс Беллами подъехал огромный автомобиль, и из него выбрался мистер Монтегю Маршант. Его светлые волосы были ухожены, лицо благопристойно бледно, а пальто безупречно.
— Подождите, — приказал он шоферу.
Аллейн представился. В ответ он услышал тщательно отмеренную формулу сочувствия.