Смерть в Лиссабоне
Шрифт:
Я кивнул. Все это было слишком серьезно и сложно, чтобы сразу найти нужные слова. Провел его в кухню, налил ему кофе. Он положил на стол смятую газету.
— Есть что-нибудь интересное? — спросил я.
— Про Катарину Оливейру.
— Неужели?
— Да. Кто бы мог подумать.
Я прочел статью. Там излагались детали дела — где и когда был найден труп, время смерти, школа, где училась Катарина, что она делала в пятницу, выйдя из школы, как была убита, и, что самое удивительное,
— Ну, что скажете? — спросил Карлуш.
Я пожал плечами. Странная история. Будь я человеком подозрительным, посчитал бы, что таким образом доктор Оливейра предупреждал своих друзей, чтобы были начеку: событие теперь приобрело иной масштаб, получив общественный резонанс.
— Это подкидывает нам кое-что для расследования, — сказал я. — Больше ничего там нет?
— Есть длинная статья насчет этой истории с золотом.
— Не знал, что есть какая-то история с золотом.
— Мы назначаем комиссию, чтобы разобраться в этом. На нас давят Штаты, европейское сообщество и еврейские организации, мы долго пытались этого избежать, но в конце концов вынуждены были принять какие-то меры.
— Мы? Кто эти «мы»? И какие меры? Меры относительно чего? Ты говоришь как истинный газетчик — слов много, а смысл неясен.
— Правительством назначена комиссия, которой поручено расследовать сотрудничество Португалии с нацистами. Во время Второй мировой войны Португалия получала награбленное фашистами золото в обмен на сырье, а к концу войны начала отмывать это золото, вывозя его в Южную Америку.
— Комиссия правительственная?
— Строго говоря, нет, — сказал Карлуш, расправляя газету. — Этим занимается руководство Португальского банка. Они наняли специального человека просмотреть их архивы.
— Кого же?
— Какого-то профессора.
— Да, видно, копать принялись не на шутку, — сказал я. — Кто же заставляет нас выставлять наше грязное белье?
— Американцы. Один из сенаторов утверждает, что располагает доказательствами причастности Португалии… вот… слушайте: наш золотой запас в тридцать девятом году якобы не достигал полутора тысяч миллионов эскудо, а в сорок шестом он составлял уже одиннадцать тысяч миллионов. Как вам эти цифры?
— Ну, значит, в войну мы выгодно торговали сырьем. При чем же тут «отмывание золота»? А откуда поступало золото?
— Из Швейц… — начал было он, но осекся.
Я проследил за его взглядом. В кухню вошла Оливия и присела боком на стоявший возле стола стул. На ней была едва ли не самая короткая из ее мини-юбок и материнские туфли на высоких каблуках с ремешками на щиколотках. Ее длинные ноги после дня, проведенного на пляже, были цвета темного меда. Положив ногу на ногу, она налила себе чашку кофе. Черные волосы, тщательно расчесанные,
— Ты куда-то собралась? — спросил я.
Привычным жестом она перекинула через плечо прядь волос.
— Я ухожу, — сказала она. — Попозже.
— Это мой новый коллега Карлуш Пинту.
Она повернула голову — так плавно, будто в шее у нее был какой-то дорогой механизм, скрадывающий всякую угловатость движений.
— Мы виделись у двери.
Карлуш чуть кашлянул. Наши взгляды были теперь устремлены на него. При всей его скромности и нежелании привлекать к себе внимание сейчас ему следовало что-то сказать. И помнить о необходимости сдерживаться.
— Я тут накануне с вашим отцом повздорил, — сказал он.
— Пьяный дебош в баре, — сказала она по-английски со своим причудливым акцентом и добавила уже по-португальски: — Я считала, что полицейским это не пристало.
— В баре были только мы двое, — сказал он.
— Ну а бармен? — возразил я. — Не забудь бармена.
— Вчера вечером папа со всеми успел повздорить — с вами, со мной, с покойницей-мамой, с барменом… Я никого не забыла?
— Виноват был я, — сказал Карлуш.
— А из-за чего? — спросила она.
— Так, из-за пустяка, — поспешно сказал я.
— Ну а ваша ссора? — спросил Карлуш.
— Наша? — переспросила Оливия. — Тоже из-за пустяка.
— Вчера пустяком нам это не казалось, — сказал я.
— А что за шум вчера вечером был на чердаке? — спросила она, поворачиваясь ко мне.
Карлуш нахмурился. В дверь прыгнула кошка.
— Просто я споткнулся в темноте и упал, — сказал я. — А куда, ты говоришь, ты уходишь попозже?
— Меня пригласили на ужин родители Софии.
— Софии?
— Ну, дочь банкира. Того самого, кто заплатил за твою бороду.
— Ты часто общаешься с этими Родригеш?
— София учится со мной в одном классе. Она… — Оливия запнулась и покосилась на Карлуша, не сводившего с нее глаз. — Она приемная дочь. А в последний год мы как-то очень с ней сошлись. Знаешь, как это бывает.
Карлуш, похоже, это знал.
— Я днем в Лиссабон еду, — сказал я.
— А я сейчас домой, — сказал Карлуш.
— Если вы к станции, — сказала Оливия повелительным тоном, забыв, что «попозже» еще не наступило, — то можете меня проводить.
Она поцеловала меня в щеку, по обыкновению измазав ее помадой — она делала это неукоснительно, видимо считая это признаком взрослости.
— Не забудь побриться, — сказала она, потерев друг об друга два пальца.