Смертницы

Герритсен Тесс

Я вылезаю из окна и, осторожно перебравшись по выступу, с облегчением усаживаюсь на крышу рядом с Аленой. Она встряхивает одеяло, накидывает его нам на плечи, и мы прижимаемся друг к другу, греясь под уютной шерстяной накидкой.

— Это мой секрет, — говорит она. — Ты единственная, кому я доверяю.

— Почему мне?

— Катя продаст меня за коробку конфет. А Надя слишком тупа, чтобы держать язык за зубами. Ты — другое дело. — Она смотрит на меня задумчивым взглядом. Почти нежным. — Может, ты и трусиха. Но ты не глупая и не предательница.

От

ее похвалы у меня вспыхивают щеки, и это удовольствие не сравнимо ни с какими наркотиками. Даже с любовью. Я готова на все ради тебя, Алена. Я крепче прижимаюсь к ней, мне так хочется ее тепла. Мужчины всегда были грубы со мной. А с Аленой мне уютно. Приятно прикосновение ее мягких бедер, шелковистых волос. Я смотрю, как вспыхивает ее сигарета, как элегантно она стряхивает пепел.

— Хочешь затянуться? — спрашивает она.

— Я не курю.

— Умница. От этого один вред, — говорит Алена и делает затяжку. — Но я все равно не брошу.

— Где ты их достала?

— На яхте. Взяла целую пачку, и никто не заметил.

— Ты украла их?

— Я много чего ворую, — смеется она, — Как ты думаешь, откуда у меня ключ? Мамаша думает, что потеряла его, тупая корова. — Алена снова затягивается, и ее лицо на миг освещается оранжевым светом. — Я этим еще в Москве промышляла. У меня здорово получалось. Если ты говоришь по-английски, тебя впустят в любой отель, где можно прокрутить массу трюков. Почистить карманы. — Она выпустила целое облако дыма. — Поэтому я не могу вернуться домой. Меня там хорошо знают.

— Неужели ты не хочешь вернуться?

Алена пожимает плечами и стряхивает пепел.

— Мне там ничего не светит. Поэтому я и уехала.

Я смотрю в небо. Звезды кажутся злыми и колючими.

— Здесь тоже ничего хорошего. Я не думала, что будет так.

— Ты подумываешь о побеге, верно, Мила?

— А ты?

— И куда же ты вернешься? Думаешь, родные примут тебя обратно? После того как узнают, чем ты здесь занималась?

— У меня только бабушка.

— И что ты будешь делать в Кривичах, если вдруг все твои мечты сбудутся? Что, станешь богатой, выйдешь замуж за хорошего человека?

— У меня нет мечты, — шепчу я.

— Тем лучше. — Алена горько усмехается. — Значит, не будет разочарований.

— Но все равно здесь хуже, чем где бы то ни было.

— Ты так думаешь? — Она смотрит на меня. — Я знаю девчонку, которая сбежала. Мы были на вечеринке вроде сегодняшней. В доме господина Десмонда. Она выскочила в окно и сбежала, И это только начало ее несчастий.

— Почему?

— Чем ты собираешься питаться на воле? Где будешь жить? Если у тебя нет документов, придется крутиться и обманывать, но этим можно заниматься и здесь. В общем, в итоге она оказалась в полиции, и знаешь, что было дальше? Ее депортировали обратно в Белоруссию. — Алена выпустила облако дыма и посмотрела на меня. — Никогда не доверяй полиции. Они нам не товарищи.

— Но ведь она уехала. Вернулась домой.

— А ты знаешь, что будет, если сбежишь и вернешься

домой? Они все равно тебя найдут. И твоих родных тоже. И когда они сделают это, смерть покажется тебе счастьем. — Алена затушила сигарету. — Да, здесь, конечно, ад. Но по крайней мере с тебя не сдерут кожу живьем, как с нее.

Меня трясет, но не от холода. Я снова думаю об Ане. Я часто вспоминаю бедную Аню, которая попыталась сбежать. Неужели ее тело до сих пор лежит в пустыне? Или уже разложилось и сгнило?

— Значит, выбора нет, — шепчу я. — Никакого выбора.

— Конечно, есть. Ты играешь по их правилам. Трахаешься каждый день с несколькими мужиками, даешь им все, чего они хотят. Через несколько месяцев, через год, Мамаша получит свежую партию девчонок, а ты станешь отработанным материалом. Вот тогда они отпустят тебя. Тогда ты станешь свободной. Но, если ты сначала попытаешься сбежать, тебя четвертуют в назидание другим. — Она смотрит на меня. Я замираю, когда она вдруг касается моего лица, и ее рука задерживается на моей щеке. Ее пальцы оставляют горячий след на моей коже. — Живи, Мила, — говорит она. — Все когда-нибудь кончается.

14

Даже по высоким меркам Бикон-Хилл особняк был роскошным — самый большой на улице, состоящей из величественных резиденций бостонской элиты. Габриэль впервые явился в этот дом с визитом и в иных обстоятельствах, возможно, остановился бы на мощеном тротуаре полюбоваться в свете умирающего дня затейливыми оконными рамами, металлическим литьем и причудливым медным кольцом на входной двери. Но сегодня мысли его были далеки от архитектуры, и он, не задерживаясь, взбежал на крыльцо и позвонил в дверь.

Открыла молодая женщина — очки в роговой оправе, холодный оценивающий взгляд. «Мелкая сошка», — подумал он. Он прежде не встречал эту девушку, но она в точности соответствовала требованиям, которые предъявлял к своему аппарату Конвей: сообразительная, хваткая — возможно, выпускница Гарварда. Умники Конвея — так называли в Капитолии его служащих — молодых мужчин и женщин, отличавшихся не только блестящим умом, но и абсолютной преданностью сенатору.

— Я Габриэль Дин, — представился он. — У меня встреча с сенатором Конвеем.

— Они ждут вас в кабинете, агент Дин.

«Они?»

— Следуйте за мной. — Она развернулась и, показывая посетителю дорогу, быстрым шагом проследовала по коридору. Ее невысокие и немодные практичные каблуки глухо стучали по темному дубовому паркету, когда они проходили мимо развешанных по стенам портретов. Среди них был суровый основатель рода, позировавший за письменным столом. Человек в напудренном парике, облаченный в черную судейскую мантию. Еще один представитель семейного клана был увековечен на фоне драпировки из зеленого бархата. В этом коридоре выдающаяся родословная Конвея была представлена во всей красе. Происхождение, которое он предпочитал не выставлять напоказ в своем родном Джорджтауне, где голубая кровь — помеха для политика.