Смотри на меня
Шрифт:
И ещё сообщения от него. Он просит прощения, говорит, что думает только обо мне, что готов на всё ради меня, хочет увидеть.
«Не звони мне больше и не пиши. Может, когда-нибудь. Мне нужно время»
Последнее сообщение исходящее. От меня.
Чувствую, как по щекам катятся слёзы, а воздух в груди спирает так, что не продохнуть.
В коридоре щёлкает замок. Я сдёргиваю телефон с зарядки и выхожу.
Мне даже говорить не приходится. Мама и так всё понимает. Она прикрывает на секунду глаза и тоже начинает плакать.
— Прости
— Вы с папой сделали мне очень больно, — прихожу в шок от того, насколько твёрдо звучит мой голос, хотя внутри один за другим происходят ядерные взрывы.
— Юля, — мама всё же берёт меня за руку, и я концентрирую на этом жесте внимание. Не хочу смотреть ей в глаза, — нам было так страшно за тебя. Мы винили Егора. Понадеялись, что раз он уехал, ваши пути разойдутся. Хотели признаться, а потом ты встретила Сергея, и вроде бы всё стало налаживаться. Юль, дочь…
Я выдёргиваю руку и делаю шаг назад. Отворачиваюсь, тихо глотая слёзы. Получается, я как бы сама прогнала его. А он уважил мои чувства, дал мне время, которое я просила. Не бросал!
— Он чуть не убил тебя, Юля! — в голосе матери слышу отчаяние. — Что нам с папой нужно было делать?
— Не врать.
Знаю, что поступаю жестоко. Понимаю, что ей сейчас плохо. Но разве мама не видела, как плохо было мне? Больше двух лет! Я же сгорала. Неужели она не слышала, как я плачу? Как разбиваю о стену не один телефон в ответ на «абонент недоступен»?
Хватаю джинсовку с вешалки, быстро натягиваю кроссовки и вылетаю в подъезд, игнорируя плач мамы и скуление Бублика.
Что мне теперь со всем этим делать? Захочет ли Егор меня слушать после того как я утром ударила его и сбежала? Что я ему скажу?
21
Егор
Снова, блядь, сбежала. Как всегда. Ничего не меняется. Едва начинает пахнуть жареным, Конфета сваливает.
Два года, мать твою, Юля! Да уже почти два с половиной. Надоело. Я ей тогда нужен был только как друг и член на один раз, теперь и вовсе не обошёлся. Ответочка от судьбы. Когда имеешь всё что движется, не задумываясь о том, что же чувствует это самое, что движется.
Пусть идёт, пусть убегает. Она только это и умеет, мелкая коза. Но я не дам ей сломать себе жизнь, выйдя замуж за этого козла. Да и не хочет она ни его, ни за него.
Звонит телефон — номер незнакомый.
— Слушаю.
— Слушает он, — узнаю низкий бас, — ты свой зад не думаешь тащить, чтобы поздороваться?
— Привет, Алексей Викторович, — тон бывшего тренера заставляет усмехнуться. Медведь обиделся — дело опасное.
— Лекс. Или Алексей. Сто раз говорил, — рычит в трубку.
— Понял. По старой памяти всплыло. Ты в клубе?
— Нет. В клубе я тебе потом задницу надеру, а сегодня дома. Яна на курсах, с Алиской сижу. С ней, конечно, не скучно, но за неделю уже хочется и взрослое лицо увидеть.
— Моё подойдёт? —
— Под пиво. Да и у тебя не лицо, а рожа. Но хоть так.
— Скоро буду. Ставь чайник, — уже ржу.
В ответ Шевцов просто кладёт трубку. Он вообще не любит телефонные разговоры, и так выжал из себя максимум.
После того, как он вытащил меня из ванной с исполосованными руками, а потом на утро, когда я оклемался, прописал хороших пиздюлей. В прямом, не педагогическом смысле. Поговорил с матерью, вызвонил отца. Не знаю, что он ему сказал, но уже через несколько часов сгрузил меня в свою машину и отвёз к бате за четыреста километров.
Там меня на месяц закрыли в психушке. Телефон неделю не давали. Но мозги на место поставили, хоть всё это было и жёстко.
Шевцов первые полгода приезжал каждый месяц, и мы перешли из отношений тренер-подопечный в ранг друзей, тем более, что у нас и разница небольшая. Однако, я по старой памяти иногда называю его по имени отчеству. Он бесится, меня прикалывает. Ну, до определённой стадии его бешенства. Потом может стать не смешно.
Злость на Сладкову немного отпускает. Надо отвлечься, пока мозг совсем не закипел. И встреча с бывшим тренером — хорошая идея.
Заезжаю в магазин и покупаю торт. Чем там ещё можно порадовать ребёнка? Куклу, наверное, надо ещё. Беру упаковку пива, а потом ещё захожу в детский отдел. Но вместо куклы покупаю маленькие розовые боксёрские перчатки. Прикольно. Что-то мне подсказывает, что дочке Шевцова они понравятся.
Приезжаю по знакомому адресу, выгребаю из машины всё, что прикупил. Замечаю на сидении забытую Конфетой сумку. Значит, точно скоро объявится.
— Ты чего такой дохлый? — вместо приветствия мне прилетает сначала тычок, а уже потом рукопожатие.
Я собственно, не особо-то и дохлый. Рукопашный бросил, но в целом без железа-то никуда. Иначе как бы я пар спускал два года, пока Конфета в себя приходила?
— И тебе привет.
— Здрасьте, — из-за Шевцова навстречу выходит девчонка. Мелкая и белобрысая. — Я Алиса.
— Я помню, — улыбаюсь ей. — Привет.
У отца есть маленькая дочь, так что с мелкими вредными козявками мне не привыкать общаться. Батина жена дулась недели две, как меня с клиники забрали, но потом угомонилась, когда Ксюха из меня сделала новую личную игрушку. В основном лошадку, чьей обязанностью было таскать её на шее по всему дому.
— Это тебе, — протягиваю ей торт и перчатки.
Первое её интересует ровно секунду, а вот при виде перчаток глаза загораются.
— Ух ты! — хватает подарок и отключается от всего, концентрируясь на нём.
— Алиса, а спасибо? — Шевцов хмурит брови, но девчонке всё равно, по ходу.
И когда она уносится вприпрыжку, Лекс кивает мне, приглашая пройти на кухню.
— Есть хочешь?
— Неа, спасибо. Я лучше пиво.
Пока он достаёт бокалы и какие-то штуки к пиву, я рассматриваю обстановку. Уютно тут, душевно как-то. Мне казалось, что такой как Шевцов, будет смотреться в подобном месте как слон в посудной лавке. Его место — спортзал. Или ринг.