Смотрящий по России
Шрифт:
— И ты еще спрашиваешь? — Шило схватил порошок. — Ты здесь немного посиди, я в сторонку отойду, приготовлю так, как нужно, — возбужденно засверкали глаза наркомана. — Все-таки это такое дело, оно интимности требует, — бережно извлек он из кармана кусок фольги.
Сосо молча кивнул. А что тут скажешь? Санька отошел и начал колдовать с пакетиком, сверкнул огонек зажигалки, послышался шорох фольги. Сосо, задумавшись, сидел и ждал.
— Ты это… того, — не подошел, а подкрался из-за спины Санька. — Вколол бы мне, что ли. Трясучка меня измотала. Боюсь, как бы не расплескать.
Руки у Саньки и впрямь ходили ходуном — колотил мандраж, — и шприц, выставленный вперед иглой, маячил перед самым лицом Сосо, грозя
— Шприц-то опусти! — недовольно проворчал Сосо. — Глаз зацепишь.
— Не откажи! — взмолился Санька. — Помираю!
— Ладно, давай сюда. Что с тобой сделаешь, — взял Сосо шприц.
— Только ты того… понемногу вводи, — пожелал Шило, расслабляясь, — хочу каждую каплю прочувствовать. В левую давай, — выставил он руку, — правая у меня забита…
— Да не вены у тебя забиты, а мозги! — буркнул Абашидзе.
Шило не слышал, продолжал говорить свое:
— …У меня баба одна была знакомая, ширялась по-черному! Руки свои берегла, красивые они у нее были, все перстни да браслеты рекламировала… Фотографии ладоней в ювелирных магазинах видел?
— Приходилось.
— Так это ее руки! — радостно подхватил Санька. — Так она до чего додумалась, ширялась под язык! И так искусно это проделывала, что даже в зеркало не смотрела. Только глаза прикроет и раз себе под язык! Говорила, что от этого кайф пошибче будет. Тут ведь как получается, пока в руку колешь, «дурь» не сразу по мозгам ударяет, время какое-то проходит… А как ширнешь под язык, так «дурь» сразу по кумполу бьет! И кирдык тебе. Отдыхаешь в отрубях. А потом такая благодать наступает, что и не рассказать, — мечтательно протянул Шило.
— Так что же ты под язык тогда не делаешь? — скривился Сосо. — Жахнул бы как-нибудь ширки разочек. Чего же это себя удовольствия-то лишать?
— Боюсь! — честно признался Санька, как-то нелепо взмахнув руками. — Тут я как-то подошел к зеркалу, глянул себе под язык. А вена там такая махонькая, этакая синенькая, даже и не знаю, как попасть. А может, ты поможешь? — с надеждой посмотрел он на Сосо.
Глаза их встретились, похоже, что Шило не шутил.
— Чтобы ты мне пальцы откусил вместе со шприцем? Нет уж, давай лучше в руку.
— Только ты прысни малость, чтобы пузырьков не было. Я хоть и конченый наркоман, но пожить еще хотелось бы. Чего курносую торопить?
— Верно говоришь, — понимающе кивнул Сосо.
Отвернувшись, он слегка нажал на поршень. Вверх брызнула тоненькая струйка «дури».
— Стоп! Стоп! — остановил его Шило. — Ты уж не так расторопно, а то всю «дурь» зараз выдуешь.
— Ты чего отворачиваешься-то? — удивился Сосо.
— Не могу смотреть, как игла в вену входит.
Незаметно Сосо потянул на себя поршень, который мгновенно втянул в пластиковое нутро шприца воздух. Примерившись, он уверенно ввел иглу в вену.
— Ты знаешь, что тебя законные приговорили? — неожиданно спросил Сосо. — Не дергайся, — ухмыльнулся он, — если не хочешь, чтобы игла в вене осталась. Сукой назвали и, видно, не зря. За «дурь» ты мать родную готов продать.
Надавив на стержень, Сосо наблюдал за тем, как меняется лицо Шило. Выпущенный из иглы пузырек стремительно заторопился по венам, прямиком к сердцу. Эмболия началась. Шило попытался что-то ответить, видно, нашел какие-то слова в свое оправдание, но они застряли у него в глотке — удушье стальным обручем сдавило ему горло. Ухватившись ладонями за шею, Санька попытался справиться с невидимым врагом. Опрокинувшись со скамейки, он ударился затылком о камень, но, кажется, боли не почувствовал. Дернулся разок, да так и затих. Силы оказались неравными. Не поленившись, Сосо наклонился и потрогал большим пальцем запястье Саньки. Пульс не прощупывался. Утром Саньку обнаружат прохожие, и дюжие санитары отнесут его в морг, где он сначала будет числиться как бесхозный труп.
Прошло несколько лет с того времени, как Сосо впервые стал Получателем. Но тот день он помнил в деталях, не забыл даже запах, какой витал в том дворе, — горчичный, вперемешку с прелой травой. Еще через месяц он отправил на тот свет вора, уличенного в крысятничестве. Тяжкий грех — пощипывал понемногу общак. Суд был показательный, и Сосо на глазах у двух законных затянул на шее у приговоренного тонкий шелковый шнур. Через какой-то год он превратился в суровую карающую десницу сходняка. Он совершал не только показательные казни, но организовывал и тайные ликвидации. В общем, человек оказался на своем месте. Сосо за это время сумел пробиться в число наиболее уважаемых людей, к его голосу прислушивались, но вместе с тем он стал уже совершенно другим человеком, и об истинной его роли в сообществе знали только единицы. Внешне он изменился немного, правда, появилась ранняя седина, но это не в счет — женщинам подобные изменения импонируют. А насколько претерпел изменения его внутренний мир, неизвестно — не заглянешь! Спрятано надежно, будто за высоким забором. На перемены, произошедшие с Сосо за последние два года, указывали лишь глаза — взгляд во время разговора становился необычайно тяжелым. У каждого, кто общался с Сосо, возникало ощущение, что он попадает под могучий пресс, — еще пару минут подобного общения, и он непременно будет раздавлен мегатонной тяжестью.
Собственно, философия жизни у Сосо была проста и не нова. Сосо начинал с самого низа, можно сказать, со дна Марианской впадины, и никогда не забывал об этом. Прекрасно представляя, что до самого верха придется пройти немалое расстояние, он никогда не подозревал, что путь наверх будет таким тяжелым. Сейчас он находился всего-навсего на подступах к вершине. Порой ему казалось, что он в метре от вершины, но стоило только преодолеть намеченную высоту, как выяснялось, что впереди его ожидал еще один пик, куда круче и выше, чем прежний.
Только оглядываясь назад, можно было оценить, какой немалый проделан путь. А ведь идти приходилось не по ровной дорожке, а по скользким костям недругов. Невозможно сделать даже шагу, чтобы не ощутить, как под ногами похрустывают осколки черепов. А ведь люди, чьи кости устилают склоны, были настоящими исполинами, собственно и гора, по которой ты карабкаешься, тоже создана такими же гигантами, и на них, словно на плечах атлантов, лежит благополучие и могущество людей, взобравшихся на самый крутой пик.
Сосо посмотрел на Валю, суетящуюся около плиты. Не сказать, чтобы она была красавицей, — талия широковата, груди малость отвислые, да и личиком не божественная Диана. Но зато золотистые волосы с лихвой компенсировали все ее недостатки. Светлые волосы были для Абашидзе главным сексуальным возбудителем, особенно если представить, каким золотистым ковром они рассыпаются по подушке. Собственно, Сосо сначала влюбился именно в ее волосы, а уже затем рассмотрел все остальное.
Месяц, подобно жеребцу, он бил вокруг нее копытами, пытаясь подбить на грех, одаривая при этом дорогими подарками. А когда наконец крепость пала и он вошел в нее алчным завоевателем, то сумел убедиться, насколько удачным оказался его выбор. В таких недрах следовало бы задержаться надолго. В добавление ко всем своим плотским добродетелям Валя оказалась неимоверной чистюлей и скоро запущенную холостяцкую берлогу Сосо превратила в весьма комфортное жилище, где место нашлось не только его семейным фотографиям, что были развешаны по стенам, но и многочисленным цветам, коими теперь были заставлены все окна и балкон. Порой Сосо казалось, что вместо привычной холостяцкой квартиры он перешагивает порог какой-то оранжереи. В общем, баба умела создавать уют, чему Сосо был несказанно рад.