Смута
Шрифт:
Когда к нему под треск свечей,
Монах вошедший обратился:
«Василь Иваныч Шуйский к вам,
Прийти изволил по делам»
Архимандрит с коленей встал,
Платком снял пот со лба и шее,
И гостя знатного скорее,
Позвать монаху приказал.
Князь тихо в комнату вошёл,
Святым иконам помолился,
Архимандриту поклонился
И первый разговор завёл:
«Поклон
Родного брата моего,
Да протопопа Епифана
Большого друга твоего»
При сих словах князь кубок взял
И пригубив, чуть продолжал:
«Вчера к тебе я заходил,
И от монаха Никонора,
Узнал, что ты на службе был,
В Великокняжеском соборе.
Тогда я навестить решил,
Забытый холмик Епимаха,
Но встретив грустного монаха,
Бродившего среди могил,
О жизни с ним разговорился,
Он о себе мне рассказал,
Как в детстве грамоте учился,
Да в Чудов монастырь попал,
Что мысль одна его тревожит,
Боится дела не найти,
И если дед помочь не сможет,
То будет вынужден уйти.
Григорием монаха звать,
Ему б задание ты дал,
Чтоб грамотность его узнать,
Да и в письме бы испытал»
И кубок залпом осушив,
Князь захмелев развеселился,
И новости все обсудив,
До скорой встречи распростился.
В церквях заутреню служили,
Когда со всей Москвы съезжаясь,
В Кремле на думу собираясь,
Бояре с важностью входили,
В палаты царские надменно,
И всем, раскланявшись степенно,
На место величаво шли,
На длинный посох опираясь
И Годунова дожидаясь,
Беседу мирную вели.
Но вот Василий Шуйский появился,
Он всем боярам здравье пожелал,
За тем монахам молча, поклонился,
Когда же в свите патриарха увидал.
Стоявшего с митрополитом,
Пафнотия архимандрита,
К монахам тихо, подошёл,
Почтенно, робко извинился,
Лукавым взором их обвёл,
Да к патриарху мило обратился:
«Как здравие твое святейший?»
Подумав, Иов отвечал:
«Да так себе мой друг светлейший.
Почти весь мясоед хворал,
Да, слава Богу, Даниил,
Травой лечебной исцелил»
Князь головою покачал,
Лекарства выпить предложил,
Здоровья старцу пожелал,
И настоятеля спросил:
«Ну, как в обители твоей,
Монах Григорий поживает?
Бывает ли среди друзей,
Иль в кельи как всегда скучает?»
На что ему архимандрит ответил:
«Когда ты от меня ушёл,
Григория я в храме встретил,
И сразу же к себе привёл,
А на другой день поутру,
Ему задание я дал,
Чтоб похвалу он написал,
Святым Ионе и Петру.
С заданием он справился прекрасно,
Пожалуй, в нем себя он превзошёл,
Написано толково, чётко, ясно,
За это в дьяконы его я произвёл».
В их разговор вмешался патриарх:
«Мне нужен грамотный монах.
Ты нынче же ко мне придёшь
И дьякона с собою приведёшь»
В ответ Пафнотий поклонился,
На патриарха покосился,
За тем на князя посмотрел,
Но князь на месте уж сидел.
С тех пор по воле патриарха,
Григорий у него служил,
Святейший, полюбил монаха,
И высоко так оценил,
Что для пророка Аввакума,
Писать каноны доверял
И первый раз с собою в думу,
В составе свиты своей взял.
Григорий с робостью смиренной,
В палату царскую вошёл,
И поклонившись всем почтенно,
Спокойным взглядом зал обвёл.
Вдруг сердце бешено забилось,
В ушах раздался странный звон,
По венам жарко кровь разлилась,
Монах увидел царский трон.
Казалось, он оцепенел
Приятным блеском ослеплённый,
И так от счастья захмелел,
Его красой заворожённый,
Что закружилась голова,
Но лишь придя в себя едва,
На трон опять глаза поднял,
И весь от злобы побелел.
На троне царь Борис сидел.
Григорий с силой руки сжал,
И еле слышно прошептал:
«Ну, подожди же царь коварный,
В один из дней твоих кошмарных,
Я «Дмитрием» сюда войду,
И если здесь тебя найду,
То царской волею моей,
Ты гордый государь всесильный,
Под скорбный плачь своих детей,
Накроешься плитой могильной».
Монах был троном так пленён,
И столь Борисом возмущён,
Что в дикой злобе не видал,
Когда царь с рындами своими,
Двумя юнцами удалыми,
Бояр и думу покидал.
С тех пор он потерял покой,
Ночами долгими мечтал,
Сесть на Московский трон златой,