Смута
Шрифт:
И ляхи сразу же осаду с Пскова сняли.
Героем града Пскова Шуйский стал,
Умело он людьми руководил,
С их помощью атаки все отбил,
И град от иноземцев отстоял.
Поссевино умело вёл с царём переговоры,
Удачно разрешал волнующие споры,
Когда же мирный договор свершился,
И подписанием мирным завершился.
Посевино как будто понесло
И что такое в голову
Вначале он царю Ивану предложил,
Войну турецкую начать,
А далее царю Ивану заявил,
Что надо ему унию принять,
С католиками Русь объединить,
Да православных Ватикану подчинить,
Царь глупостью Поссевино был потрясён
И предложением его настолько удивлён,
Что начал деликатно иноземцу объяснять,
Вопрос об унии он не желает обсуждать,
И далее ему он пояснил:
«Я светскими делами занимаюсь,
И лезть в духовные дела не собираюсь,
И чтоб об унии Поссевино дебаты прекратил.
Я все народы уважаю,
Да их в религии не притесняю,
Вон мусульмане на Руси живут без страха,
И все, в мечетях молятся Аллаху.
А в Речи Посполитой, чёрте что творится,
И жители не знают где молиться,
Католики же с протестантами воюют,
Да православных притесняют,
Религиозная война у вас бушует,
А люди мирные от этого страдают.
А псковичам что я про унию скажу,
И как я им про это доложу,
Когда католики их захватить пытались,
Они, рискуя жизнью, защищались,
И князю Всеволоду Новгородскому молились,
Который Псковским чудотворцем был,
Чьи мощи в Пскове несколько веков хранились,
И силу псковичам духовную дарил».
Упорно убедить Поссевино царя старался,
И на рассказы римских пап ссылался,
Но царь Евангелие прекрасно знал,
И сам на всё Апостольским ученьем отвечал.
Поссевино пытался навязать,
Царю Ивану унию принять
И до того монарха он донял,
Что царь еретика чуть, не избил,
Да выгнать его к чёрту приказал,
И посохом железным пригрозил.
Поссевино был жутко возмущён,
И так ужасно обозлён,
Что грязью стал царя Ивана обливать,
И на него безбожно и коварно врать.
Тогда – то он и сочинил,
Что царь Иван царевича убил,
Когда ж царевича Димитрия убили,
В народе прямо говорили,
Что Годунов сие злодейство совершил,
А раньше был Иван царевич им отравлен,
Ну а затем царя Ивана погубил,
Вот так народ российский был ограблен.
Ведь царь Иван был для народа как отец,
Умело власть в своих руках держал
И как правитель величайший был мудрец,
И никому в Боярской думе спуску не давал.
Ведь царя – Батюшку народу потерять,
Что малому ребёнку сиротою стать.
Тогда враньё Поссевино Борису пригодилось,
И Годуновым всенародно подтвердилось,
Да к этому он сочинение своё добавил,
Что будто бы во время ссоры он там был,
И видел, как царь сына поразил,
А далее ещё прибавил,
Что за царевича он будто заступился,
И жизнью чуть своей не поплатился.
Вот так, сей подлый миф образовался.
Народ преступником Бориса называет,
Цареубийцею его считает.
А царь Иван любимым на Руси остался».
Князь призадумался над сказанным надолго,
И Лжедимитрию сказал нестрого:
«Ну, ты меня рассказом удивил
И так толково и подробно объяснил,
Что прежде чем Димитрия убили,
Его отца и брата отравили,
В итоге Русь с больным царём осталась,
А с его смертью Годунову власть досталась,
Ведь Царь Иван за Родину пережевал,
И сам ещё при жизни завещание составил,
Наследника на трон в нём записал,
Да в думе завещание оставил.
В котором твёрдо заявил,
Всем о желании своём,
Чтобы на троне Фёдор был,
В Москве единственным царём.
А чтобы Русью смог он управлять,
Иван Четвёртый думе наказал,
Четырёх регентов наследнику избрать,
И царь их в завещание своё вписал,
Но Годунова не было средь них.
Борис в тот список царский не попал,
Как обойти сумел он четверых,
И как царём он на Руси Московской стал?»
В ответ Отрепьев ухмыльнулся,
Небрежно с лавки, встал,
Зевнул, лениво потянулся,
И вот что князю рассказал:
«Три дня престольная Москва,
О смерти Грозного не знала,
И вот когда уже молва,
Народу тайну рассказала.
Врата кремлёвские закрыли
И москвичам всем сообщили,
Что умер государь Иван
И что наказ царём был дан,
На трон лишь Фёдора венчать,
России Всей государём,