Смутные времена. Книга 8

Захаров Николай Львович

– Эвон как тебя, отец родной,– сокрушенно замотал головой лохматой и сроду не чесанной Пронька.– На дворе нонче год 7119-ый от сотворения Адама.

– А день какой?-Силиверстович совершенно пришел в себя и оглядывался по сторонам, пытаясь вспомнить сколько лет разницы между годом от сотворения прародителя и Рождеством Христовым.

– А сие мне неведомо. Кажись пятое августа. Матрена, какой день нонче?– Пронька повернулся к сидящей рядом с ним женщине неопределенного возраста, закутавшейся в лохмотья столь ветхие, что Силиверстович удивился, когда из этого вороха тряпок, проскрипел тоненький голосок.

– Седьмо нынче, дяденька.

– Ох, умна девка. Дай Бог тебе жениха боярина,– Пронька повернулся к Силиверстовичу.– Седьмо.

– Силиверстовичем меня зовут,– представился ему Силиверстович.– Давно я тут валяюсь?

– Дак тока что сверзился. Откуда взялси? Я мигнуть не поспел. Хрясь сверху. Еще и память отшибло видать. Откель, пади и не помнишь,

прибыл-то в Нижний?– Пронька раскрыл рот от любопытства.

– Не помню. Здесь помню, а здесь нет,– Силиверстович похлопал себя ладонью по лбу и затылку.

– От ить. Тебе к князю надоть. Ох, уме-е-н. Чей-то да присоветует, коль ты не лазутчик от Вора Тушинского. А коль от него, то на кол посадит. Скор князь, но справедлив. Коль невинен окажешься опосля, то велит с кола снять и как полагается отпеть по христианскому обычаю. Так что за душу будь покоен, Силиверстыч. Упокоится как надоть.

– Спаси Христос,– перекрестился Силиверстович двумя перстами, вовремя вспомнив, что раскол еще Никонианский не случился на Руси и двуперстие никто не отменял.– Не лазутчик я. Из торговых. Купец, стало быть.

– Купе-е-е-ц? Ну, тады тебе прямой путь к князю. Откель может вспомнил ужо?

– Из Новгорода Великого кажись,– поскреб бороду Силиверстович, опять же радуясь, что в последнее время решил ее отпустить.

– Ты напряги голову. Потряси вот эдак. Что бы мутной быть перестала,– Пронька затряс опять лохматой головенкой, дурашливо улыбаясь.– Мне помогат. Сколь раз так-то было. Зашибут быват. И ни че. Потрясешь, погудит и опять светла. Все помню. Откель и ктось.-

Силиверстович принялся шарить по карманам куртки, проверяя их содержимое, и обрадовался, обнаружив под мышкой "Перун", а в карманах пачку Беломора и зажигалку. Кроме этого был еще и телефон с бумажником, но экран у телефона не светился, а в кошельке Силиверстовича купюры из века 21-го могли здесь заинтересовать разве что только, того же князя Нижегородского, если учинять сыск примется.

– Это чей-та?– Пронька был любознателен и наблюдателен.

– Это, брат ты мой во Христе, грамотки. В них прописано сколь товару и где взято,– отмахнулся от него Силиверстович, пряча бумажник обратно в карман куртки и застегивая ее на молнию.

– Чудно одет ты, купец Новгородский. Будто немец. Токма и оне как-то не так одежонку носют. Чудна,– Пронька почесал курносый веснушчатый нос и вдруг заблажил голосом нудным и высоким, мигом отвернувшись от Силиверстовича.

– Подайте Христа ради убо-о-о-о-г-о-му!– народ повалил с обедни и, у нищих началась рабочая пора.

– Я пойду, Пронь. Прощевай пока,– Силиверстович встал и окинул взглядом храм и сидящих на паперти десятка три нищих.

– Ты, Силиверстыч, заходи, коль на кол не посодют. Я завсегда при Иоанне Предтечи. Здеся живу. Вона в той хоромине,– Пронька перешел на нормальный голос, обернувшись к нему. И тут же обернулся опять, к проходящим мимо прихожанам.– Пода-а-а-а-айте убо-о-о-о-о-гому. Спаси Христос.

Федора Леонидовича киллер поймал в прицел на выходе из дома на набережной и ажиотажа он не произвел такого как Силиверстович, своей трагической кончиной, упав на спину, обратно за порог родного дома. Единственным свидетелем, кроме убийцы, оказалась бездомная кошка, поселившаяся в их парадном подъезде и прижившаяся здесь. Она уже знала всех жильцов и бросалась к ним навстречу, ожидая подачки. Вот и сейчас она спрыгнула с подоконника и, подбежав к упавшему Академику, тут же вздыбила шерсть на загривке, зашипела и отпрыгнула в сторону. А тело, с обезображенным пулевым отверстием лицом, полыхнуло так же как и у Собора Андрея Первозванного и исчезло, не оставив после себя даже кровавого пятна. Пуля вошла в глаз, а выстрел был произведен с предельного расстояния. На выходное отверстие энергии у нее не хватило.

Очнулся Федор Леонидович в совершеннейшей темноте и для начала протер глаза, соображая, где он и что с ним произошло только что. Протирание глаз видимости не добавило и Федор Леонидович начал шарить по карманам в поисках фонаря. Того самого – универсального, которым можно распугивать насекомых и вообще устройства очень многофункционального. В карманах его куртки оказалось очень много предметов, которые попали туда неведомо как к его искреннему удивлению. Зажигалка, например. Сроду Академик не курил, и как этот предмет оказался в его кармане, было для него загадкой. А вот фонарь, который вообще-то можно было носить пристегнутым к ремню, за неимением такового, сунутый во внутренний карман, не находился. Вздохнув, Федор Леонидович принялся щелкать зажигалкой, решив с ее помощью осмотреться. Но зажигалка оказалась дрянного качества и, выпуская пучки искр, огня выдавать не желала. Осерчав на пятидесятом щелчке, Федор Леонидович отшвырнул капризное изделие китайских умельцев во тьму и продолжил инвентаризацию своей одежды. Тщательно проверяя содержимое карманов. Место где он оказался, кроме мрака еще и воняло так, что дышать не хотелось и Федор Леонидович – человек, в общем-то, терпеливый и непритязательный

к условиям существования, начал сначала отплевываться, а потом сунул нос под пуговицу рубашки, натянув ее чуть ли не на голову. Манипуляции эти, правда, мало помогли – вонь проползала через легкую ткань и запах то ли падали, то ли гниющих овощей, а может и то и другое в одном букете, заставили Академика принимать решения быстро и не особенно разборчивые. Не обнаружив в карманах фонаря, он принялся шарить рядом с собой, пытаясь на ощупь определиться, что за место ему повезло осчастливить своим посещением. Пальцы нащупывали мягкий грунт, который проминался от прикосновений и Федор Леонидович пополз на коленях, выставив руки перед собой. Метров пять таким образом он "прошел" не встречая препятствий, а потом уперся в стену. На ощупь так же мягкую – земляную. "Яма наверное",– подумал Академик, поднимаясь на ноги и при этом довольно чувствительно приложившись к неожиданно низкому потолку этой ямы. Из глаз полетели искры и Федор Леонидович шлепнулся на пятую точку, вскрикнув от новой боли. Что-то попало под эту точку при посадке, пребольно и настолько остро, что он, зашипев, помянул нечистого и потер ушибленное место. Натолкнувшись при этом на тот самый фонарь, оказавшийся в заднем кармане брюк. Именно он и нанес травму при падении. Помянув опять черта, но уже не столь гневно, а скорее уж для порядка и укоризны самому себе, Федор Леонидович, поспешно включил свет и огляделся. Яма, в которой он оказался, была не совсем ямой, а скорее уж туннелем откуда-то куда-то ведущим. Пожав плечами, Академик согнувшись, чтобы снова не зашибить голову о довольно низкие своды этого туннеля, двинулся в первую попавшуюся сторону, а именно в ту, которая оказалась перед ним. Вонь при этом усилилась а под ногами зачавкала грязь. Туннель явно шел под уклон, а через пару десятков метров идти стало и вовсе невозможно, так как жижа вонючая поднялась и ноги стали в ней увязать по щиколотку.

– Хорошо, что в ботинках,– буркнул Академик, с трудом выдирая подошвы из липкой субстанции и разворачиваясь в обратном направлении.

Фонарь высветил впереди ту самую стену, до которой дополз на коленях Федор Леонидович и приподнявшийся уровень пола, устранил под ногами жижу, метров в десяти от нее. Почва стала вполне плотной и туннель, свернув влево почти под прямым углом, вывел его к стене каменной.

– Вот те на,– разочарованно произнес Академик, шаря лучом по сторонам.– Тупик. Это не правильно,– посветив вверх, он облегченно вздохнул. Почти над его головой оказалось отверстие, в которое луч света провалился, выхватив серые бока каменной кладки, уходящей вверх.

– Рано вы обрадовались, милостивый государь,– попенял сам себя Федор Леонидович, направляя луч вертикально вверх и убеждаясь, что колодец, в котором он оказался, довольно глубок и до его крышки или дверей, метров пять, почти вертикальной штольни. Штольня, по его мнению, была не особенно и велика в диаметре и устроители ее не удосужились подгонять камни тщательным образом, так что выползти пожалуй можно было попробовать.

– Эх, где мои семнадцать лет,– вздохнул жалобно Академик.– В "Завесе", пожалуй, выкарабкаюсь без проблем,– "Завеса" у него в наличии имелась и Федор Леонидович, вынув ее из кармана рубашки, сжал в кулаке.– Господи, не дай погибнуть в нечистотах,– осенил он себя крестом и хлопнул по лежащей на ладони пластине. К его радости она дисциплинированно активировалась и Федор Леонидович, цепляясь за выступы, пополз вверх, бормоча себе под нос.

– Чудны дела Твои Господи. Спасибо. И куда же это меня забросило?

Сорвался он всего один раз и, бормоча проклятия, повторив попытку, добрался таки до потолка, если можно было так назвать деревянную поверхность над головой. Выполненную из дубовых досок. И лежали они плотно подогнанные, ни одного лучика света не пропуская в колодец. Постучав по доскам и убедившись, что лежит перекрытие основательно, Федор Леонидович уперся ногами в противоположную стену и ударил кулаком изо всех сил в центр. Кулак врезавшись, с треском выломал дубовую плаху и она, вылетев из сочленений, отлетела куда-то вбок, открывая доступ света дневного в колодец. Дальше пошло еще веселее. Несколько ударов всего потребовалось Академику, что бы разнести настил из досок окончательно. Свет хлынувший, осветил серые, пыльные стены и Федор Леонидович, выкарабкался наконец-то из штольни, вывалившись во что-то похожее на конюшню. Пахло, по крайней мере, навозом и сеном. Встав на ноги, он огляделся по сторонам. Помещение оказалось невелико и всего с одним окном, вырубленным в бревенчатой стене. Не застекленное, оно было достаточно широким и Академик, с любопытством выглянув из него, понял, что находится в сарайчике, который притулился, судя по всему, к крепостной стене. Рядом с окном имелась и дверь, собранная из грубо-отесанных досок. Федор Леонидович, не долго раздумывая, распахнул ее толчком и, выбравшись во двор, закрутил головой. Влево и вправо от него тянулась крепостная стена, а прямо перекрывало проход здание явно религиозного назначения. Окна вычурные и кружева, заплетавшиеся вокруг них, именно на эту мысль и наводили.