Смысл жизни моей
Шрифт:
— Кхм. Гостей тебе, милая, сегодня избежать все равно не удастся. К тебе принцесса пожаловала. Пускать будем?
— Катька? — подскочила я с места.
— Она, — улыбнулся Астанир, — Осторожней! Не беги! — кричал он мне вслед, но я на его предостережения уже не обращала внимания, ныряя в портал, ведущий в мой новый дом.
Переход вывел меня прямиком в гостиную, где на диванчике у окна уже полулежала и покачивала ножкой от нетерпения Катерина собственной венценосной персоной.
— Ну наконец-то! — неуклюже заворочалась она, поднимаясь мне навстречу, — Привет, дорогуша! — меня смачно чмокнули в щеку.
— Привет! —
— А кто сказал, что это было просто? — сверкнула она лукавыми глазками, — Главное — правильная мотивация! Я Мартину такую трагедию в двух действиях закатила, что он забегал, как ошпаренный. Учись, пока я жива!
— Да уж, пару уроков мне взять точно не помешает.
— Однозначно! — передразнила Катя известного политика, и мы от души посмеялись. Пародистка моя доморощенная.
— Давно ждешь?
— Минут сорок. У них здесь что вестники делать не умеют? Или это они из вредности?
— Скорее второе. Они меня опекают, как наседка цыплят. Наверное, надеялись, что ты не дождешься и уйдешь, а значит, не станешь тревожить мою впечатлительную натуру.
— Ты — впечатлительная?! — округлила глаза девушка, — Так, где моя Маша? Я не желаю общаться с настолько неубедительным мороком! — у подруги сегодня явно было дурашливое настроение. Или же она по какой-то причине очень нервничала и от того хохмила. — Ладно. Времени мало. Перейдем к сути. Маш, что ты собираешься делать потом?
— В смысле после родов?
— Да. У тебя уже есть какие-то планы?
— Конечно, есть. Я собираюсь домой.
— Домой?! То есть ты хочешь сказать, совсем домой? На Землю?
— Да.
— Погоди, а ребенок? Ты что дочку бросишь?
— С ума сошла?! Конечно, нет! Она поедет со мной.
— Говорить о том, что это незаконно, смысла нет, — утвердительно сказала Катя. Я кивнула. Приятно, когда тебя с полувзгляда понимают.
— У меня уже все схвачено.
Подруга тяжело вздохнула и принялась мерить шагами комнату, периодически останавливаясь и бросая на меня хмурые взгляды. Мне от них даже становилось немного неуютно, я такую Катю редко видела. Нет, она злилась и раньше, но никогда еще объектом ее неудовольствия не становилась я. По моему лицу проскользнула грустная ухмылка — этот мир перемолол и слепил заново не только меня.
Я молчала. Она молчала. Когда тишина уже почти физически начала давить со всех сторон, принцесса, наконец, сказала:
— Маш, помнишь, есть такое стихотворение «Не отрекаются любя»?
— Его еще на музыку положили? Да, помню. Прекрасная вещь.
— Нравится, значит. А вторую строчку помнишь?
— «Ведь жизнь кончается не завтра…». Кать, к чему ты клонишь?
— Клоню я, моя бестолковая подруга, к тому, что ты сама своими руками гробишь свое же счастье. Ты хоть думала, как ты будешь жить там дома? Ты изменилась, Маш, сильно изменилась. Ты полюбила впервые в жизни, — я вскинулась возразить, но она меня осадила, — Не спорь! Я знаю тебя, как облупленную. С первого класса, между прочим! Никогда еще твои глаза не сверкали так, как когда ты смотрела на Алекса. И он тебя любит без памяти. У вас ребенок скоро родится! У тебя есть все, чтобы быть счастливой! Но из-за твоего упрямства вы оба страдаете.
— Он мне никогда не говорил, что я для него значу что-то большее, чем обычное постельное увлечение, — пробурчала я себе под нос, но Катерина услышала.
— Маша! Господи! Ты же женщина! Ты такие вещи чувствовать должна! Не говорил он ей! — передразнила она меня, — А как он мог тебе хоть что-то сказать, когда ты все время бегала от него, как черт от ладана?
— Он сам виноват! Пришел с этой своей мымрой на праздник! Что я должна была подумать?! Что?!
— Ну хорошо, он тоже был не прав. Я его не защищаю, но, Маш, поверь, он свое уже сполна заплатил. Он жить не хотел, когда узнал, что ты якобы умерла. И это отнюдь не угрызения совести были! Вы связаны. Уйдешь ты, и он на Парсифее не задержится. Так и будет бродить за тобой, как привидение. Жизни тебе нормальной не даст, мужиков, как пить дать, всех разгонять будет. Манли — они в большинстве своем дикие собственники.
— Мы с тобой об одном Алексе говорим? Что-то не клеится у меня образ мученика с этой примечательной личностью.
— Хочешь — верь, хочешь — нет, но я сказала чистую правду, — кажется ее высочество задел мой скептицизм, — Как дети, честное слово!
— Ладно, не кипятись. Я обещаю поразмыслить над твоими словами на досуге.
— Вот спасибо! — Катя попыталась отвесить поясной поклон, но подзабыла про огромный живот, отчего вместо порывистого полного сарказма движения у нее вышел довольно комичный взмах руками, но подругу это не смутило, и она продолжила буйствовать, — Благодетельница ты моя!
Я с трудом удержала серьезную мину на лице, хоть меня и душил смех. Знаете, так иногда бывает, когда с тобой говорят о чем-то очень серьезном, а тебя просто раздирает изнутри хохот, как защитная реакция что ли. Но нельзя! Она же «гневается»! Надо поддерживать друзей в благородных порывах. Или не очень. Мышцы на лице у меня дергались от напряжения, и конечно же, девушка это заметила. С минуту побуравила меня укоризненным взглядом, а потом не выдержала и прыснула, а через миг мы уже дружно ржали. Когда полуистерический приступ веселья прошел, она снова посуровела и сунула что-то мне в руки.
— Вот, держи.
— Что это? Письмо? — я первый раз за все время на Парсифее видела настоящее бумажное послание.
— Это от Алекса. Обещай, что прочтешь!
— Вот еще! — хмыкнула я из вредности, но руки так и чесались поскорее вскрыть конверт.
— Климова, прекрати! Я для чего тебе тут битый час распиналась? У меня больше нет времени тебя дальше наставлять на путь истинный.
— И слава Богу!
— Маша!
— Ну хорошо-хорошо! Иди уже, — рядом с подругой уже минут пять клубилось серым туманом окно перемещения, намекая на окончание визита.
— Пока, родная! — чмокнула меня в щеку Катя и исчезла.
— Пока, — прошептала я уже закрывшемуся порталу. Вся напускная бравада и веселость тут же слетели с меня, как шелуха. Письмо жгло руку. Пульс зашкаливал. Вскрыв его дрожащими пальцами, я углубилась в чтение.
В детстве еще до эры мобильных телефонов и социальных сетей я переписывалась с подругами, живущими в других городах, но на лето приезжавшими в наш городок к бабушкам. Письма тогда шли долго, и ответа приходилось ждать неделями, так как обосновались их семьи далеко. Так вот, я до сих пор помню ту невероятную радость, которую испытывала, когда в почтовом ящике обнаруживалось послание.