Смывая волной

Болдт Р. С.

— Я был частью «Болшевской братвы» в течение многих лет. Мой друг детства Михаил взял бразды правления в свои руки после того, как продвинулся по служебной лестнице. Это неслыханно, но бывшему лидеру некому было его передать.

Папа замолкает на мгновение, прежде чем продолжить, проводя пальцем по краю своей кофейной чашки.

— У нас с Михаилом было взаимопонимание. Честь была очень важна. Она играла ключевую роль во всем, что мы делали.

Его губы кривятся, как будто

он только что попробовал что-то прогорклое.

— Если у человека нет чести, у него нет ничего.

Потрясенная, я молчу и, затаив дыхание, жду, когда он продолжит.

«Мой отец был связан с преступной организацией «Братва»?»

— Когда я встретил Ирину, я понял, что она создана для меня. Но она не хотела иметь ничего общего с этой частью моей жизни. Не хотела иметь ничего общего с человеком, связанным с криминалом.

Папа испускает вздох, полный сожаления и тоски.

— Я любил ее больше всего на свете и благодарен ей и за то, что она заставила меня захотеть стать по-настоящему благородным человеком. Не убийцей. Не вторым командиром «Болшевской братвы».

Он делает медленный глоток кофе и продолжает.

— Я пошел к Михаилу, прекрасно понимая, что он может казнить меня прямо на месте за такую дерзость. — Из его уст вырывается грубый смех. — Но мой старый друг хорошо меня знал. Он знал, что я всегда отбывал срок с честью. Он отпустил меня и пожелал всего хорошего.

Хотя в голосе папы нет радости, я не могу удержаться от надежды.

— А потом ты женился на Ирине?

Его голубые глаза смотрят на меня.

— К сожалению, нет. Она не могла верить на слово никому из тех, кто связан с «Братвой». И я это понял.

Я приоткрываю рот от негодования, потому что мой папа — хороший человек, несмотря на то, что он делал в прошлом. Не проходит и дня, чтобы я не была ему благодарна. Он делает все возможное, чтобы обеспечить мою безопасность, научить меня быть самостоятельной и выносливой.

Как и с самого первого дня, он был и будет моим героем.

Папа кладет свою руку поверх моей, лежащей на столе.

— Я никогда не ждал тебя, но иногда задаюсь вопросом, есть ли что-то такое в этой штуке, называемой судьбой.

Голубые глаза светятся лаской, согревающей мое нутро.

— Ведь именно на моей последней работе у Михаила мы с тобой стали семьей.

На мгновение папа позволяет этому улечься в моей голове. Наконец, я задаю вопрос, над которым размышляю уже много лет.

— Почему ты выбрал меня в тот день?

Мне всегда было интересно, что заставило его предложить неизвестному ребенку

будущее, — дом.

Его черты смягчаются.

— Твоя храбрость воззвала ко мне.

Его взгляд становится отстраненным, и я представляю, что он снова вспоминает тот момент, когда нашел меня прячущейся рядом с телом моей матери.

— Когда-нибудь и у тебя наступит момент, когда ты должна будешь решить, по какому пути пойти — легкому или трудному.

— Я знал, что это будет нелегко, что ты снова можешь оказаться в опасности. Но не мог заставить себя уйти. Выбрать легкий путь. — Его голос становится яростным. — Оставить тебя позади было неправильно.

У меня перехватывает горло от эмоций, потому что это был одновременно худший и лучший день в моей жизни.

— Я благодарна, что ты выбрал меня.

— Как и я. Но я говорю тебе это сейчас не потому, что хочу совершить путешествие по дорожкам памяти, — он сжимает губы в тонкую, мучительную линию, и медленно выдыхает, — а потому что сын Михаила сделан из другого теста.

Папины глаза сверкают от отвращения.

— Он самодовольный сопляк, постоянно пытается выпячивать свое положение. Хуже того, я считаю, что он убил Михаила, чтобы занять его место.

Мои глаза расширились.

— Что?

«Кто, черт возьми, так делает?»

Выражение лица папы немного смягчается.

— Ах, моя милая Алекс. Ты так чиста сердцем. Но такие люди, как Сергей, сын Михаила, жаждут власти и не остановятся ни перед чем, чтобы ее удовлетворить. Я боюсь, что когда-нибудь он будет искать меня.

— Ты думаешь, он придет за тобой, — слова забиваются в горле, — и убьет тебя?

Папа отвечает только кивком.

Ужас наполняет мои вены, и мой голос становится высоким и яростным.

— Тогда мы снова переедем. Мы уже давно не переезжали. Я сейчас же соберу вещи.

Я поднимаюсь со своего места, но папа сжимает мою руку своей.

— Прекрати. Пожалуйста.

Я поджимаю губы, и папа сильнее сжимает мою руку между двумя своими.

— Посмотри на меня, малыш.

Когда делаю медленный вдох и встречаю его взгляд, он понижает голос, и я не могу не удивляться, как, черт возьми, тот так спокоен в этом вопросе.

— Тебе нужны корни. Вот почему мы здесь. Но ты скоро уезжаешь в университет, и мы оба знаем, что ты с нетерпением ждала этого.

Я не могу отрицать этого, потому что это правда.