Снайпер
Шрифт:
Журналист молчал.
– Захватчики хотят отнять наше жизненное пространство! И здесь нужно действовать настоящими военными средствами. Хорошо бы заминировать котлован… всю стройплощадку – чтобы как только они вышли на работу, тут же их всех разорвало в клочья и кишки на крышу улетели…
– Блин… И тебя зовут Айзик Соломонович?
– Да. Айзик Соломонович Фридман. Но мое иудейское имя, моя иудейская внешность и моя чисто еврейская профессия не помешают мне сказать, что бороться с врагом надо всерьез и любыми средствами, – отрезал Фридман и даже встал, возвысившись до потолка низкой кухни. – Я не еврей. Но рассуждаю именно как
Побледневший сильнее обычного Фридман стукнул большим кулаком так, что подпрыгнула бутылка.
– Да, я не еврей. И не русский. Но я человек, а не бессловесная скотина.
И если кто-то вторгается на мою территорию, я совершенно естественно хочу дать ему отпор. Будь у меня в самом деле винтовка – я засел бы на крыше и отстреливал по одному всех. Каждого, кто посмел бы появиться на площадке…
Он перевел дух и снова сел. Налил водки, выпил и сделался тем кем был всегда: не очень молодым, сутулым и печальным евреем.
– Но все это сотрясение воздуха, Гена. Теоретические разговоры в духе классической русской кухни. Потому что никакой винтовки у нас нет и не будет.
– Ты ошибаешься, Айзик, – очень тихо сказал Геннадий, коснувшись руки друга.
– В чем – ошибаюсь?
– В последнем…
Савельев встал, зачем-то подошел к окну и выглянул на лоджию, потом вышел из кухни в переднюю, прислушался к происходящему на лестнице. Затем вернулся, плотно закрыл за собой стеклянную кухонную дверь и снова присел к столу.
– Ошибаешься. Дело в том, Айзик… Что…
Он снова оглянулся и проговорил вполголоса, но раздельно, четко вбивая слова:
– Винтовка. У нас. Есть.
Часть третья
Искусство снайпера
1
На следующее утро Геннадий зашел за другом и сказал, что им надо кое-куда съездить.
Фридман ни о чем не расспрашивал. Вчерашний разговор уже казался совершенно несерьезным.
Он сидел, глядя в окно и не имея понятия о цели путешествия. Он так редко ездил на машине, что сам родной город из автомобиля казался совершенно незнакомым и он не в состоянии был даже примерно определить направление поездки.
Не выезжая из города, Геннадий куда-то свернул, поднялся до половины горы, отделяющей их район от верхнего города, а потом спустился обратно, петляя немощенными, каменистыми проулками между убогих старых дачных домиков и крашеных серебрянкой, как могильные памятники, гаражей.
Фридман понял, что Савельев везет его именно в свой гараж.
– Надо же, – наконец нарушил молчание он. – Никогда бы не подумал, что у тебя гараж так далеко. Сюда за машиной надо на машине ездить.
– Да нет, – Геннадий усмехнулся, видимо расслабившись. – Это старые гаражи, тут еще мой тесть когда-то машину держал. Действительно с тех времен, когда за личным транспортом приходилось ездить на общественном. Сейчас я машину во дворе держу, как и все. А в гараже просто свалка всякого хлама, который девать некуда, а выкинуть жалко. И еще – погреб.
Последнее слово он произнес с нажимом. И пояснил:
– Куда нам и надо.
Пока Геннадий возился в гараже, Фридман прошел между серебристыми рядами и остановился у обрыва.
С горы просматривалось шоссе, бегущее вниз. Автомобили тускло отблескивали стеклами в неярком осеннем солнце. Их спальный район раскинулся под ногами, и окаймляющий его лес уже почти полностью пожелтел, но хранил листву, словно подсвечивая город с краю.
С непонятной тоской Фридман думал – что за красота лежит внизу… Как красиво этот самый лес подступает к противоположной стороне их дома, отсюда невидимого. В этот момент не казалось важным, что лес не смотрит в его собственные окна. Подсознательное ощущение близости, мысль о красоте природы – вот что все эти года наполняло радостью чувствительную душу музыканта.
Отсюда было хорошо видно, что в конце центральной улицы, рассекавшей их район пополам до самого леса, торчат два уродливых серо-черных скелета. Такой же восемнадцатиэтажный монолит собирались возвести около их дома. Эти, еще недостроенные, тоже стояли вплотную, отсекая старый квартал от леса. Бетонные каркасы успели обложить кирпичом пока только снизу. И сейчас монстры казались некогда живыми мертвецами. Остатками динозавров, которых заживо оклевали до костей летучие динозавры поменьше.
Оглянувшись, Фридман заметил, что на каждом гараже краснела кое-как намалеванная надпись:
«Убрать до 15 ноября».
Он догадался, что и этот никому не мешавший мирок, десятилетиями нависавший над шоссе, тоже приготовлен к разрушению. Что и здесь, на сыпучих оползающих грунтах «ИКС» поставит какое-нибудь страшилище.
Геннадий возился очень долго.
Фридман не заглядывал внутрь – но слышал, как он, матерясь, передвигал какой-то железный хлам, потом наконец раздался скрип, грохот отбрасываемых досок, и он понял, что друг наконец пробрался к погребу.
– Я сейчас! – крикнул невидимый Геннадий. – Уже спускаюсь.
Это «сейчас» длилось не меньше часа. Из глубины земли долго доносились глухие удары, треск ломающихся кирпичей, и все это сопровождалось неизменной, хоть и сдавленной, отборной руганью Геннадия.
Когда он показался в дверях гаража, вся его старая куртка была перемазана плесенью, залеплена паутиной, обсыпана кирпичной крошкой и землей.
А в руках Савельев держал тяжелый на вид, длинный и довольно бесформенный из-за многих слоев материи сверток, поверху замотанный еще в посеревшую, побуревшую, покрытую ржавыми пятнами полиэтиленовую пленку, к тому же во многих местах туго обвязанный шпагатом.