Снегурка. Новая Сказка. Два

Грюнмайер Павел

в небо звёздное молил,

звал с рублём и без рубля,

но Снегурочка нема,

ни ответа, ни привета,

уж пронзён лучом рассвета лёд,

а молодец один,

как в снегу аквамарин,

весь продрог, весь околел,

будто зомби посинел.

Но упрямством наделила

Ваньку Русь и в этом сила,

всё-ж добился своего

и на небе для него

появился облик милой,

им Снегурочки любимой.

Парень

ахнул: «Хороша…

От меня зачем ушла?»

И упал на лёд звенящий

он без чувств, как йог молящий,

что, увидев вдруг Того,

кто отдал звездам тепло

в мире вечной темноты,

запустив кольцо Судьбы,

и Кого так йог искал,

сотни жизней расплескал

на осколочки судьбы…

– Вот конец любой любви…

АЛЁНКА

…Как очнулся наш герой снова в санках над страной,

я сказать вам не смогу, сам в прострации слежу…

Но Ивана я заметил вновь,

когда легко паря

над апрельскою дубравой,

санки, слушаясь себя,

и его судьбу решая,

принесли богатыря в лес,

к полянке не большой

с покосившейся избой.

Санки, вытряхнув героя

на подснежники – глазки,

удалились за берёзку:

«Это пусть богатыри

разбираются, чего там –

вдруг, у старенькой избы,

что укрылась в глухомани,

две куриные ноги».

Петли скрипнули дверные

и на древнее крыльцо,

ножкой босенькой вступило

чудо юное… «Кино-о, -

прошептал Иван и глубже

он в подснежники залёг.
–

Поглядим-ка, кто тут вышел

на укрытый мхом порог».

То красавица лесная…

не заметив чужака,

песню звонко напевая,

два ведёрочка взяла

и пошла легонько в горку.

«Значит где-то там вода, -

вдруг подумалось Ивану.
–

Пить охота… Два б глотка».

И, томимый "жаждой знаний",

он за песней побежал,

хоть и прятался кустами,

но прекрасно распознал,

как забавна и мила,

быстра на ногу, легка,

духом сильная, что вьюга…

– Как напомнила супругу

незнакомка, вверх спеша…

В точь Снегурочка моя!?

А за горкой вдруг открылось,

как небесный диамант,

озерцо из азурита,

малахитом взятым в рант.

Пар струится с озерца –

знать там тёплая вода,

знать источником волшебным

здесь открылась глубина.

Дева быстрая разделась,

сарафан скользнул в траву…

Ванька выскочил на берег,

следом, эту красоту увидал, и…

закружилось небо в озере…

в пару разглядел он,

как затихло всё на чудном берегу,

как легонько, мир чаруя,

дева ангелом вошла в озерцо,

и в мир глубокий от неё волна пошла…

…Сколько будет мир подлунный на земле существовать,

Столько будет хлопец юный за брусничкою лежать

И подсматривать с уяра, как купаются они –

Девы мокрые, златые в брызгах счастья и любви…

…И небесные светила,

Солнце с Месяцем, хранясь,

на закате, за берёзки,

уходить, не торопясь,

и, бросая луч прохладный

на прозрачные тела,

вместе с молодцем любуясь

сквозь пронзённые леса,

на резвящихся подруг,

вспыхнув рощей, скажут вдруг:

«У традиции чудесной

нет начала, нет конца,

миллиарды лет промчались,

а желанье молодца

лишь сильней да ярче стало…

Коромысло – два ведра.

Как же девы хороши,

что резвятся от души!

Как же молодцы прекрасны,

что красны румянцем красным.

Как же мы с тобой ловки –

созерцая от души, тех,

кто спрятался и млеет,

тех, кто плещется и греет,

красотой украсив мир

в сердце дерзком у задир»…

…Сарафан накинув скоро

на прохладный, влажный рай,

дева в озере черпнула

вёдра полными под край.

Камыши качнулись кротко

ей в ответ, благодаря,

а она им подмигнула:

«Я ещё приду сюда».

И, пошла обратно в горку –

вёдра плещутся водой,

тяжелы, не по размеру –

шаг шагнёт и снова стой,

прогибается тростинкой

камышовой над водой.

Вечер минул, месяц светит…

«Эй, красавица, постой!
–

к ней, к испуганной, смущённый

наш герой вдруг подбежал,

юным ликом розовея,

имя он своё назвал,

а потом, когда был ближе,

он сомлел, – Я помогу?..

Где же, Радость, коромысло?..

Я летел, а тут, смотрю…

Как изящна ты, тонка,

ноша эта для тебя

не по силам, дайка мне.

Сколько-ж литров то в ведре?»

«Литров семь, а может восемь.

Напугал, чёрт, вся дрожу, -

дева вёдра передала. –

Держишь, молодец?»

– Держу!