Снесла Баба Яга яичко
Шрифт:
– Старец отказывается смотреть в лицо реальности, – продолжал Арнош. – Он бежит от Наины и решает, что лучше проживет остаток дней отшельником. Да к тому же в присутствии
Руслана некрасиво обвиняет Наину в том, что она «пламя позднее любви с досады в злобу превратила».
Арнош эффектно пустил несколько колец своей сигарой.
– Вот уж точно, старая ведьма! – сказала Пупа, очнувшись от дремоты.
Все засмеялись. Кроме Бебы.
– Наина ведь извиняется за то, что стала безобразной. А старец не чувствует себя ни некрасивым, ни старым! – сказала Беба.
– Какое женоненавистничество! – сказала Кукла. Было ясно, что историю Наины и она приняла близко к сердцу.
– Согласен, –
– Женщины во всем милосерднее мужчин!
– Вы правы, – сказал Арнош.
– Старый козел! – огорченно сказала Беба, все еще мысленно анализируя образ старца-мудреца.
– И что другое ей оставалось делать, кроме как стать ведьмой? – сказала Кукла, все еще мысленно протестуя от имени Наины.
– Вся наша жизнь – это поиски любви, которую вы, Кукла, взяв в качестве примера русскую сказку, определили как яйцо. Нашим поискам мешают многие ловушки, которые подстерегают нас в пути. Одна из самых опасных ловушек – это время. Достаточно опоздать на секунду, и может оказаться, что мы упустили наше счастье.
– Секунда, о которой вы говорите, дорогой Арнош, называется «смерть», это оргазм, из которого нет пробуждения. Логика любви такова, что любовь должна заканчиваться смертью. А так как никто из нас не принимает такой вариант, мы вынуждены иметь дело с последствиями. Старость – это только одно из них, – сказала Беба.
Бебино красноречие всех изумило.
– Нам остается только искусство достойно стареть, – сказал Арнош.
– Достойное старение – это дерьмо! – сообщила Пупа, поставив в дискуссии точку.
Было уже довольно поздно, и небольшая компания решила, что пора расходиться. Арнош Козени проводил дам до лифта, каждой поцеловал руку и еще до того, как дверь лифта закрылась, успел послать им воздушный поцелуй.
В лифте Беба сказала по-русски:
«Он обольстил меня, несчастный!Я отдалась любови страстной.Изменник, изверг! о позор!Но трепещи, девичий вор!»Кукла и Пупа слушали с изумлением.
– Ты знаешь русский?! – спросила Кукла.
– Нет. С чего ты взяла? – спросила Беба.
Беба процитировала строчки из поэмы Пушкина «Руслан и Людмила». Это была еще одна из Бебиных странностей: наряду с неожиданными ляпсусами она время от времени вдруг изрекала что-нибудь на языках, которые никогда не знала. Это всегда происходило неожиданно, ни с того ни с сего, как во сне, и Кукла и Пупа в таких случаях ее не «будили».
А мы? Мы идем дальше.
Жизнь нас бросает и влево и вправо —История движется прямо к финалу.Рядом с небольшим городским фонтаном стояла девушка. Ее голова была повернута к фонтану, а вся тяжесть тела перенесена на одну ногу. Парню была видна ее гладкая кожа, розовое ушко, которое казалось ему свежим, как долька мандарина, локон медного цвета, зацепившийся за ушко и выглядевший как причудливая сережка. На девушке было простенькое цветастое платьице без рукавов. Платьице открывало полные плечи девушки, посыпанные ржавыми веснушками, крепкие бока и ноги с полными икрами.
Вокруг, в кронах старых платанов, листья которых от яркого солнца приобрели бледный серовато-зеленый цвет, копошились птицы. Парень обошел фонтан и оказался напротив девушки. Теперь ему было видно ее лицо. Личико у нее было с правильными чертами, полное, почти детское, глаза светло-зеленые, довольно широко расставленные. В вырезе
Воздух был румян от заходящего солнца, в выцветших на солнце кронах стоящих вокруг деревьев копошились птицы, вода в фонтане прыскала смешными короткими струйками. Все как будто замерло от жары, которая медленно опускалась на землю, нигде не чувствовалось ни дуновения ветра, листья платанов словно окаменели. Тем не менее парню казалось, что он ощущает неуловимое движение воздуха. Девушка вдруг подняла взгляд и остановила его на парне. Ее раскосые светло-зеленые глаза встретились с его глазами. На губе девушки таял комочек мороженого. Парень вдруг страстно захотел оказаться этим комочком.
День третий
Кукла в высоту достигала почти метра восьмидесяти, стройная, с необыкновенно прямой спиной и легкой походкой – все вместе это создавало впечатление того, что она гораздо моложе, чем есть на самом деле. А еще лицо с правильными чертами и скулами, глаза неопределенного цвета, раскосые – такие обычно называют миндалевидными – и стыдливая улыбка. Эта улыбка тоже была необычной для ее возраста. У нее были широкие костлявые плечи, словно в молодости она много занималась плаванием, хотя все виды спорта, кроме ходьбы, Кукла презирала. Изяществу ее внешности способствовала и «униформа». Так Кукла называла свою повседневную одежду: узкую темную юбку, светлую шелковую блузку, чаще всего белого цвета, и элегантную шерстяную кофту на пуговицах, обычно серую. На шее она всегда носила ожерелье из настоящего жемчуга. Волосы у нее были темными, с заметной сединой, средней длины, на темени она скрепляла их небольшим простым гребнем. Единственной негармоничной частью ее тела были ступни. У нее был мужской сорок четвертый размер, и в молодости она с трудом находила для себя обувь, а потом начала просто-напросто покупать мужскую. Благодаря легкости походки этот недостаток был почти незаметен. Кукла, в отличие от многих своих сверстниц не боялась смерти. Она предчувствовала, что будет жить долго, тем более что все женщины у нее в роду жили не меньше ста лет. И еще кое-что: те, кто оказывался рядом с ней, бывало, чувствовали какое-то непонятное движение воздуха, что-то наподобие легкого прохладного ветерка.
Но история всегда стремится туда, куда сама решится, поэтому здесь нам, к сожалению, придется прервать рассказ о Кукле и рассказать нечто совсем другое. Кукла сидела за столиком в кафе отеля с мистером Шейком и Мевло.
– Объясните ему, – говорил в этот момент мистер Шейк, – что я готов взять на себя все финансовые расходы, то есть оплату дороги, размещение в отеле на время пребывания в Лос-Анджелесе и ускоренные курсы английского языка. Доктор Тополанек заверил меня, что предоставит господину Мевличке неоплачиваемый отпуск, разумеется, если господин все-таки не захочет остаться в Америке.