Снежный ком
Шрифт:
— А в чем же?
— А в том, что пока тебя черти по деревне носят, девку твою другой увел.
— Какую девку? — ляпнул я и от собственной глупости покраснел так, что сразу стало жарко. Хорошо, что в темноте Клавдий Федорович этого не увидел.
— А то не знаешь какую, — спокойно сказал он.
— В общем-то знаю, — промямлил я. — Кто увел?
— А то не знаешь, кто? — так же спокойно ответил Клавдий Федорович. — Тема ваш преподобный. Вроде и жена у него молодая, а выходит, еще моложе потребовалась: целовались они с Ларисой в моторке то… — Клавдий Федорович дернул вожжами: —
«Значит, это уже ни для кого не секрет, — стучало у меня в голове. — Какая же Лялька гадина!»
Одно дело, когда я это видел один: мог бы еще себя обмануть, мол, целовал отчим дочку, и совсем другое, когда эти поцелуи видели посторонние!.. Что она нашла в этом носатом дятле? А я-то надеялся, думал!.. Что думал? Какие у меня основания хоть что-то думать о Ляльке, когда она меня и за ровню не считает, так, за младшего братишку, которого можно поцеловать, будто пупса, в нос!.. Но я не позволю!.. Что не позволю? Что я — Борис Петрович Ворожейкин — могу сказать в свое оправдание, когда у меня и фамилия какая-то несерьезная? Ровным счетом — ничего! Но уж если и Клавдий Федорович считает, что она «моя девка», то как только она могла себе позволить такое?.. Дядя Фрол и тот, когда я заикнулся ему, что, мол, Тема — ее приемный отец, — обругал меня дураком и сказал: «В твоем возрасте я эти вещи уже понимал…» И я понимаю, да тол ку-то что?
Я покосился на Клавдия Федоровича, пытаясь определить, смеется ли он надо мной. Но сухое и твердое, изрубцованное морщинами лицо старого фельдшера оставалось невозмутимым. Всем давно было известно, что Клавдий Федорович никогда и ни над кем не смеялся, разговаривал мало, только по делу, и только серьезно.
Ругая себя последним дураком, я тут же вспомнил, как иронически разговаривала со мной Лялька. Одно дело, когда мой позор, «мой жалкий жребий» и унижения никто не знал, и — совсем другое, когда теперь во всей деревне будут судачить: «А Борьку Ворожейкина вокруг пальца обвели».
«И не говори, подружка, — подхватит какая-нибудь сердобольная бабенка, — молодо-зелено! Куда ему супротив этого приезжего Темы! У Темы-то и денег карман, и друзей всюду понатыкано, — сожрет его Тема».
Слишком неравны были силы — мои и прожженного, опытного борца за место под солнцем — Темы. И все-таки я не собирался отдавать ему Ляльку. Неожиданная мысль пришла мне в голову.
— Клавдий Федорович, — спросил я, — а вы что, тоже на аэродроме были?
— Ясно, был, — ответил тот спокойно. — Иначе как бы их спектакль видел? Да они и не таились…
— Ну а Ляля улетела с тем самолетом, что на аэродроме стоял?
— А почему же нет? Дело-то простое…
— Для кого простое, а для кого и не очень, — сказал я искренне.
— А чего ж тут хитрого? — возразил Клавдий Федорович. — Будет у тебя, не дай бог, аппендицит или заворот кишок и для тебя самолет вызову… Сегодня вот деда Никанора с ущемленной грыжей отправил.
— Так это вы самолет вызывали?
— Кто ж, кроме меня?
— А Лариса как в самолет попала?
— Обыкновенно… Разрешил я ей с Аполлинарией Никанора сопровождать, вдвоем им сподручнее больного в хирургию доставить. А тут и ваш приезжий попросил Ларису твою в самолет посадить — за облепиховым маслом для Фрола в город послать. Ладно, думаю, пусть полетит, может, и достанет…
— А Тема? — вырвалось у меня. — Что-нибудь летчикам говорил?
— При чем тут Тема? А ты это про что?
— Так, ничего…
Во мне все кричало от негодования: «Фанфарон и показушник! Так преподнес Ляльке самолет, как будто весь аэрофлот страны у него в жилетном кармане! Надо вам ТУ-144 — пожалуйста! ИЛ-62? С нашим почтением! А уж АН-2 — в любое время: куда хочу, туда и полечу!» Но Лялька-то именно так и думает! Скажешь ей правду — не поверит! Еще и разозлится: «Злобствуешь, жалкий завистник!..»
Где-то я то ли читал, то ли слыхал, что подлецы сильны наглостью. Выбить это оружие из рук Темы, вывести его на чистую воду, вот в чем задача!.. Теперь-то я знал цену его значительности: ловко умеет нажимать и на явные, и на тайные пружины! Но как бы сделать, так, чтобы о его тайных пружинах узнали все! А главное — Лялька!.. Сколько я ни перебирал в уме способов разоблачения Темы, все было мелко, все не годилось. Пойти в милицию и сказать, что он ворованные трубы купил? Отбрешется, сочинит какую-нибудь историю, вроде Симочкиной версии. Рассказать, как сделал в гараже поджог — дело давно закрыто, никто к нему возвращаться не будет. Сколько я ни думал, так ничего путного и не придумал.
Клавдий Федорович будто подслушал мои мысли.
— Думай, парень, думай, — сказал он. — Сколько годов кругом своей Ларисы ходил, а тут враз возьмут и уведут…
Я не ответил: крыть мне было нечем. Чтобы отвлечься, спросил:
— Вы в больницу едете?
— Встречать студенческий стройотряд. Может, у них кто прихворнул в пути?
— А как же дядя Фрол? — ляпнул я и замолчал: откуда мог знать старый фельдшер, что дядя Фрол задумал бежать из больницы?
— Дома уже твой дядя Фрол, — ответил Клавдий Федорович.
— Как дома?
— Под свою личную ответственность отвез его.
— А вы не шутите?
— Какие могут быть шутки? Уговорил он меня.
Значит, дядя Фрол не дождался двадцати двух часов и все само получилось? Что же такое заставило его чуть ли не на карачках бежать домой?..
Фрол меня насчет Ляльки предупредил, и Клавдий Федорович — тоже предупредил. Смешно, все меня предупреждают, все сочувствуют, а дела мои все хуже и хуже… Надо срочно бежать к своему дядьке: что-то он знает такое, возможно, и мне подскажет, как поступить с Темой. И я решил: «Встречу свой стройотряд, отмечусь на поверке и побегу к Фролу».
Мы уже подъезжали к правлению колхоза, напротив которого в просторном дворе расположилось лесничество. Следующее строение за лесничеством — больница, а ниже по косогору — пристань.
К пристани подходил быстроходный теплоход-катамаран с водометными двигателями, весь освещенный прожекторами, битком набитый шумными, молодыми и звонкоголосыми пассажирами.
Теплоход ткнулся в берег, и на дернистый склон стали выпрыгивать парни и девушки в защитных куртках и брюках, тренировочных спортивных костюмах. Полетели тюки, рюкзаки, чемоданы и свертки. Сразу стало на пристани ни пройти, ни проехать от сутолоки и гама.