"Сносхождение" (1-12 эпизоды из 16)
Шрифт:
В этот момент к Лотлафу, звеня медной цепочкой по барной стойке, подбежали старинные карманные часы, круглые с позолоченной крышкой поверх циферблата. Лотлаф проворно схватил их и принялся вертеть в руках.
– А, часики. Вечно я всё теряю. Что у нас там?.. Если бы не эти малютки, - говорил он про своих белых паучков, - я бы и голову где-нибудь потерял. Постой. Так и было... – и он принялся сочинять, как однажды забрёл в магазин шляп и купил у продавца собственную голову. Не знаю, как ему это удавалось, но старик обладал невероятным даром убеждения, его слова словно были вымочены в каком-то доверительном растворе, который он лил вам в уши, лишая всякого сомнения. Не важно, была это безобидная выдумка или наглая ложь, ему хотелось верить, как веришь в праведных политиков до выборов и в наступление лучших времён – после. К тому же прямо у меня на глазах его левое ухо стало медленно заваливаться на плечо. Оно едва держалось на тонких клеевых волокнах, когда к нему подоспели два крохотных наута и стали усердно крепить его на место.
«Как же они тут открываются? – вертел старик в руках часы.
– Ай, да, ладно, с этими сардельками никакого счастья не дождёшься», - жаловался Лотлаф на свои пальцы, потом пронырливо поглядел по сторонам, опасаясь, чтобы никто не положил глаз на его драгоценные часы, и засунул их поглубже во внутренний карман своего узкого твидового плаща.
– И зачем мне время, когда у меня такая хорошая компания? Как, ты сказал, тебя зовут? Стой не говори…
– Слава.
– Ну за чем?! Вертелось же на языке. Веришь, так и хотел сказать, - после этих слов он осушил колбу с выпивкой до дна.
– Так Вы были настоящим морским пиратом?
– Был? Парень, ты что с луны в лужу упал? Следи за своими шелудивыми словами, не то я вырву их вместе с твоим треклятым языком!
– он, как затмение, вырос надо мной всей своей тяжёлой тюленьей тушей и от суровости побелел. Я почувствовал, как от него потянуло сквозняком и затхлой сыростью, словно из открытой двери подвала, и надвинул брови на нос в качестве предупреждения.
Тут он снова рассмеялся:
– Ну, чего ты? Я ж шучу, - ударил он меня дружески по плечу и сел на место.
– Ты бы видел себя сейчас, такую рожу свинтил. Да, ладно тебе, чего ты куксишься? – он вовсю улыбался, но я не торопился разжимать своих «смертельно опасных» бровей.
«Конечно я был настоящим пиратом, я и сейчас пират. Пират – это ж не звание, скажем как прачка, это состояние души: вечные бури под сердцем, свирепые ветра в голове и ядовитые испарения спиртного где-то в области печени», - он снова добродушно рассмеялся.
«Я ж начинал, когда ещё не было этих всяких пикающих штуковин и летающих железяк. Сейчас украл какую-то писульку из этой электронной коробки, и ты – уже пират. Тьфу ты!» - он плюнул на пол, шмыгнул от обиды носом и отпил от новой, уже кем-то начатой, колбы, которая торопливо подбежала к его руке.
«Не было ни одной волны которая бы нам не поклонилась, не было ни одного неба, которое бы при виде нас не хмурилось. Мы грабили суда, грабили туда».
Как-то раз я одним махом наколол на меч 15 акул, так этот шашлык всю команду от голодной лихорадки спас. Знаешь, как меня тогда прозвали? “Лотлаф Всемогучий”».
– Ты хоть сам себя слышишь?
– вдруг выкрикнул светлошёрстый кот, не выдержав бравад Лотлафа. – Даже я так не умею себя облизывать, а у меня в этом деле куда больше опыта, - кот обнажил свои зубы с прорехами и неслышно засмеялся.
– Думаешь так легко быть мной, Бока? Да, у тебя даже собой быть не особо получается? – крикнул ему через весь зал Лотлаф. – Если тебя там рядом не стояло, лучше жуй свою булку или вон сходи в песочницу, слепи себе куличик, - за спиной кота в тени ежился какой-то мешок картошки, обитый мехом.
– Я бы слепил, да боюсь, что ты его, как обычно, слямзишь.
– От балбес, - отмахнулся старик от кота.
– Чтоб тебя собственные блохи не уважали, - Лотлаф резво снял с единственной ступни чёрный летний резиновый шлёпанец и кинул в кота. Раздался царапающий уши кошачий визг и громкое недовольное шипение.
– Фу, чего шипишь, как дурной кот! Сначала впутывают меня в свои глупостные споры, а потом шипят. Лишь бы выставить меня за дрянного человека. Дайте мне уже полную чарку спокойствия, - на этих словах Лотлаф схватил со стола новую колбу; выпил и, громко срыгнув, сделал вид, что это не он:
– Эх хорошо, – в этот момент в барную стойку рядом с ним со свистом врезался шлёпанец, отправленный обратным рейсом.
– Даже твой вонючий тапок не хочет иметь с тобой ничего общего! – выкрикнул кот, чтобы сохранить лицо после промаха, но старик уже смотрел куда-то в сторону. Науты тем временем поспешили к шлёпанцу и надели его ему на ногу. Кот же, облокотившись на стенку, стал догрызать свою булочку, внутри которой была ещё живая не очищенная от костей рыба.
– О, смотри-смотри на Навула, - Лотлаф указал мне пальцем на существо со второй парой глаз, которые незаметно вылезли из затылка, как рожки улитки, и потянулись подглядывать в карты соседа. – Сейчас увидишь, как этот дурак завоет на луну. – Я понял, что смотрю не туда и пробежался глазами по периметру.
– Эти саммартийцы смешные твари: их в детстве бросает мамка, когда они ещё совсем маленькие, так они потом всю жизнь её помнят и скулят на луну, думают, что это она. Вот дурные, - он громко засмеялся. Лотлаф вообще часто и не всегда смешно шутил, зато смеялся над собственными шутками громче всех. – Я наконец увидел шакала, что толкнул меня, когда я вставал. Тот, вытянув шею, вкрадчиво к чему-то принюхивался, и вдруг, увидев картинку с белым шаром, протяжно и жалобно завыл.
– Да, заткнись ты!
– Что ты постоянно скулишь?! – послышались, как из корабельных пушек, гневные взрывы терпения со всех сторон.
– Да идите вы. Нечего весить здесь эти фотографии, - возмутился саммартиец и, сорвав картину со стены, кинул её за свой столик. Потом, убедившись, что никто не смотрит, спрятал во внутренний карман виноградной кожаной куртки.
– Угадай, кто её туда повесил?
– подмигнул мне старик и продолжил лопаться со смеху.
– Что ж ты со мной делаешь, Приспея?!
– крикнул Лотлаф так, чтобы проходящая в центре бара женщина услышала его. – Весь порох поджигаешь в моих жилах! – она оглянулась и бросила ему на растерзание благодарный заигрывающий взгляд. – Смотри мне, нет-нет и я взорвусь!
Приспея была бледной дамой в возрасте без особых внешних данных. Она могла похвастаться разве что сочно-узорчатым сатиновым платком, который явно скрывал морщинистую шею. Её остроугольная чёлка густой копной свисала к левой щеке. Эта причёска так не подходила её возрасту, что смотрелась на удивление оригинально и свежо. Судя по внешности, Приспея была одной из тех женщин, которые после сорока лет перестают верить в существование возраста и начинают поклоняться плохо сочетающейся одежде и чрезмерной косметике.