Снова в школу
Шрифт:
Второе, что я заметил, это ее рот — блестящий и розовый, с пухлой нижней губой. В мгновение ока в моей голове пронеслись сотни фантазий о том, что она может сделать этим ртом, что я могу показать ей, как это сделать.
Потом я увидел ее ангельское лицо. Вот как это случилось.
И вот так я пропал.
Мы были "той самой" парой в школе — Бренда и Эдди из песни Билли Джоэла. Звездный защитник и королева театра.
Она была любовью всей моей жизни, еще до того, как я понял, что такое любовь… и потом, даже после того, как понял.
Мы
После этого она больше никогда не возвращалась домой. По крайней мере, не настолько долго, чтобы мы могли столкнуться друг с другом. Я не видел ее несколько лет, целую жизнь.
Но сейчас она здесь.
В моей школе.
И можешь не сомневаться, Кэлли, я выясню почему.
Глава пятая
Кэлли
Мне было четырнадцать, когда Гарретт Дэниелс впервые заговорил со мной. Я помню каждую деталь — могу закрыть глаза и снова оказаться там.
Это было после школы, через неделю после начала учебы, TLC пели "Водопады" из радиоприемника на полу рядом со мной. Я сидела на скамейке возле школьного театра, когда впервые увидела его черные парадные туфли, потому что футболисты носили костюмы в дни игр. Его костюм был темно-синим, рубашка — белой, галстук — темно-бордового цвета. Я подняла голову, и на меня посмотрели великолепные карие глаза с длинными, красивыми ресницами, которые должны были достаться девушке. Его рот был полным и мягким, и он легко улыбнулся. Его волосы были густыми и падали на лоб темными, небрежными прядями, что заставило мои пальцы дернуться, чтобы убрать их назад.
Затем он произнес самую гладкую вступительную фразу в истории вечности.
— У тебя не найдется четвертака, который я мог бы одолжить? Я собирался взять содовую из автомата, но мне не хватает.
У меня действительно был четвертак, и я протянула его ему. Но он не пошел за содовой — он остался на месте и спросил, как меня зовут.
— Каллауэй.
Я мысленно прокляла себя за то, что использовала свое полное имя, из-за его странности.
Но мистеру Уверенность оно не показалось странным.
— Это действительно красивое имя. Я Гарретт.
Я уже знала это — я много слышала о Гарретте Дэниелсе. Он был популярным парнем средней школы, потому что ходил в государственную школу Лейксайда, в отличие от меня, которая была девушкой "Святого Барта", потому что с первого по восьмой класс училась в единственной в городе католической школе. Он был первокурсником и уже играл в команде, потому что был очень хорош. Гарретт был третьим в семье Дэниелсов. Ходили слухи, что в восьмом классе он занимался сексом со своей тогдашней подружкой,
— Ты идешь сегодня на игру?
Спросил он и, казалось, искренне заинтересовался моим ответом.
Я посмотрела на свою подругу по театру Сидни, которая наблюдала за всем этим молча, с широко раскрытыми глазами и открытым ртом. Затем я пожала плечами.
— Может быть.
Он медленно кивнул, глядя мне в лицо, как будто не мог отвести взгляд. Как будто он не хотел прекращать наблюдать за мной. И я была совершенно счастлива наблюдать за ним в ответ.
Пока в конце коридора группа старшекурсников не окликнула его по имени. И Гарретт начал идти к ним спиной вперед, не сводя с меня глаз.
— Ты должна прийти ко мне домой на вечеринку после игры.
После домашней игры всегда была вечеринка, обычно в доме старшеклассников. На той неделе по школьному коридору ходили слухи, что вечеринка будет проходить в доме Райана Дэниелса.
— Технически, это вечеринка моего брата, но я могу приглашать людей. Ты должна прийти, Каллауэй.
Еще одна вспышка сбивающей с ног улыбки.
— Будет весело.
Я пошла на игру. И на вечеринку.
Хотя моя сестра не совсем вхожа в круг общения Райана, у нее были друзья в группе поддержки, и она уже планировала пойти.
Мы пробыли там несколько минут, в подвале, где по стереосистеме играл Брюс Спрингстин, когда ко мне подошел Гарретт. Он протянул мне красный пластиковый стаканчик с пивом, которое было в основном пенным, и оставил один себе. В подвале было шумно, подростки стояли плечом к плечу и стена к стене, поэтому мы оказались на заднем дворе, только вдвоем. Мы сидели на ржавых качелях и болтали о всяких глупостях. О наших уроках; о том, какие у нас были учителя; о звездных созвездиях, которые мы могли видеть и назвать; о том, почему квотербека называют квотербеком.
Вот так мы и начинали. Вот как мы начинали.
Так мы стали теми, кем стали.
— Кэлли!
Хотя я не видела Гарретта много лет, я узнала бы его голос где угодно — я постоянно слышу его в своей голове. Поэтому, когда мое имя отскакивает от асфальта парковки в этом насыщенном, ровном тоне, я сразу понимаю, кто его произносит.
— Эй, Кэлли!
Гарретт высовывается из окна первого этажа на восточной стороне средней школы. Я машу рукой, и моя улыбка мгновенная и искренняя.
Он указывает на меня.
— Жди там.
Я жду. Его голова исчезает из окна, и через несколько мгновений он появляется из двери, бежит ко мне теми длинными шагами, которые я так хорошо помню, но в более крепкой и взрослой форме. Мои глаза узнают его, и мое сердце тоже. Он ускоряется, когда подходит ближе, и в моей груди раздается радостное приветствие.
Он улыбается, когда доходит до меня, той же самой, легкой улыбкой. Затем он обнимает меня, заключая в теплые, дружеские объятия. Его руки больше, чем я помню, но мы прекрасно подходим друг другу.