Снова в школу
Шрифт:
Взгляд Гарретта пристально скользит по моему лицу. И голос у него был хриплый, но нежный.
— Почему ты этого не сделала?
Я качаю головой.
— Прошло шесть лет с тех пор, как мы в последний раз разговаривали. Я не знала, что ты скажешь.
Он судорожно сглатывает, затем прочищает горло.
— Хочешь знать, что бы я сказал?
И это похоже на то, что мы находимся в пузыре машины времени — как будто все наши версии, прошлое и настоящее, юные и взрослые Кэлли и Гарретт, сливаются воедино.
— Да, расскажи мне.
Большой палец
— Я бы спросил тебя, где ты находишься. И тогда, я бы сел на самолет, или поезд, или лодку, или, черт, пошел бы пешком, чтобы добраться до тебя, если бы мне пришлось. И когда я был бы рядом с тобой, я бы заключил тебя в свои объятия и пообещал, что ничто и никто никогда больше не причинит тебе боли. Не тогда, когда я рядом.
Мои глаза становятся влажными, но я не плачу. Эмоции пронзают мою грудь, это чувство заботы, защиты и желания. И кости в моей грудной клетке становятся мягкими и жидкими от всей нежности, которую я испытываю к нему.
— Ты всегда была моей девочкой, Кэлли, даже после того, как тебя больше не было рядом. Ты понимаешь, что я имею в виду?
Я киваю.
— Да, я точно знаю, что ты имеешь в виду.
Мы продолжаем говорить о важных и глупых вещах. Мы заполняем трещины, годы и все недостающие части между тем, где мы были, и тем, где мы сейчас.
И вот так мы начинаем. Вот как мы начинаем.
Как мы снова становимся самими собой….
Глава девятая
Гарретт
Я должен был поцеловать ее.
Проклятье.
Я хотел этого больше, чем хотел своего следующего вздоха — и каждого последующего. И был момент, когда я отвез Кэлли домой, и мы посмотрели друг на друга при тусклом свете крыльца ее родителей, когда я понял, что она хотела, чтобы я ее поцеловал. Я почувствовал это притяжение.
Но я, черт возьми, колебался.
Это величайший грех, который может совершить квотербек — самый верный способ получить по заднице. Сдерживаться. Сомневаться.
Это на меня не похоже. Я действую инстинктивно — на поле и вне его, — и мои инстинкты никогда не ошибаются. Я играю, потому что даже плохая пьеса лучше, чем никакой игры вообще.
Но не прошлой ночью.
Прошлой ночью я ждал — слишком много думал — и момент был упущен.
Черт возьми.
Это невероятно раздражает меня на следующий день, все воскресное утро. Это жужжит в моем мозгу, как назойливый комар во время пробежки. Это отвлекает меня в "Магазине рогаликов", и это повторяется в моей голове за завтраком на кухне моей матери.
Нежный, розовый язычок Кэлли, словно ягода просто ждет, когда я попробую.
Интересно, так ли она хороша на вкус, как раньше?
Держу пари, так и есть.
Держу пари, она еще вкуснее.
Дважды проклятье.
Ближе к вечеру я заставляю
Старая миссис Дженкинс.
И когда я говорю "старая", я имею в виду, что ее правнуки пришли и купили ей уроки на ее девяносто второй день рождения.
У миссис Дженкинс никогда не было водительских прав — мистер Дженкинс был единственным водителем в их доме, пока не скончался в прошлом году. И в Нью-Джерси нет никаких возрастных ограничений для лицензий. До тех пор, пока ты можешь сдать экзамен на зрение, они вложат тебе в руку эту ламинированную маленькую карточку и сделают тебя воином дороги. Это ужасающая мысль, на которой я стараюсь не зацикливаться.
— Привет, Коннор. Хороший денек для поездки, не правда ли?
Да, это наш шестой урок, и она все еще думает, что я — это мой брат. Я поправлял ее первую дюжину раз. Теперь я просто соглашаюсь с этим.
— Привет, миссис Дженкинс.
Я открываю водительскую дверцу ее блестящего темно-зеленого Линкольна Таун Кар, и миссис Дженкинс кладет свою подушку на сиденье — ту, благодаря которой она может видеть поверх руля. Обычно я вывожу своих студентов на прогулку в служебной машине, той, с двойными педалями и рулевыми колесами, на которой по бокам ярко-желтым цветом красуется надпись "Учебная машина", но миссис Дженкинс и правнуки подумали, что для нее будет безопаснее учиться на машине, на которой она на самом деле будет ездить, чтобы она не запуталась. Думаю, что это было обоснованное замечание. Кроме того, она не демон скорости.
После того, как мы оба пристегнулись, миссис Дженкинс включает радио. По ее словам, фоновая музыка помогает ей сосредоточиться. Она не играет с кнопками во время вождения, она заранее выбирает одну станцию и придерживается ее. Сегодня это канал 80-х, на котором Jefferson Starship поют о том, как они построили этот город на рок-н-ролле.
А потом мы едем.
— Вот так, миссис Дженкинс, Вам нужно включать поворотник примерно за тридцать метров до поворота. Хорошо.
Я делаю пометку в своем блокноте, что она хорошо сигнализирует другим водителям, а затем мне приходится сдерживаться, чтобы не перекреститься. Потому что мы собираемся свернуть направо на въездную рампу на Нью-Джерси-Парквей, где живут самые большие придурки и самые дикие водители в стране. Когда мы выезжаем на правую полосу, движение небольшое — поблизости находятся только две другие машины.
А спидометр держится на отметке 35.
— Вам придется ехать немного быстрее, миссис Дженкинс.
Мы достигаем 40…. 42… если бы за нами ехала машина, нам бы сейчас сигналили.
— Немного быстрее. Ограничение скорости пятьдесят пять.
По левой полосе мимо проносится машина со скоростью около 80 км\час. Но старая миссис Дженкинс не пугается — она похожа на черепаху из книги "Заяц и черепаха"… едет медленно и размеренно, напевая "Забери меня домой сегодня вечером" Эдди Мани по радио.