Сны над Танаисом
Шрифт:
– Вот что решил ты очернить, отец фиаса!
– невольно огрызнулся я.
– И ради такой низости ты проделал пешком и без охраны столь долгий путь! Я всегда знал, что злоба твоя всеядна, как голодный ворон.
Жрец, казалось, пропустил мои слова мимо сердца.
– Напротив, - без всякой тени на лице возразил он.
– Я уважаю Невию. Твоя супруга неприметно для тебя спасала всю вашу семью от силы Прорицателя. Он всегда домогался ее, но она была к нему равнодушна. За покой вашей семьи ей до самого отъезда на Хиос приходилось платить очень дорогой ценой.
Я теперь вспоминаю слова старого жреца, хотя в те мгновения они так поразили мою душу, что, казалось, я перестал внимать им и попросту слышать их.
– Я имею доказательства, - с той же бесчувственной твердостью в голосе сказал Аннахарсис.
Я помню, как он сидел рядом со мной: голова, застывшая вполуобороте, ровно и недвижно лежащие на коленях руки, похожие на старые иззубренные мечи.
Я вспоминаю себя: я сам, подобно страшному старику, сидел как изваяние, не чувствуя ни гнева, ни боли. Пустота заполонила душу, и стук сердца отдавался в ней тем злобным стуком по пустому медному шлему.
Доказательств я не помню. Рассудок противился им, хотя невольно отмечал стройность и неопровержимость четкой, как выветренный скелет, логики. Как тонко и неотступно нужно было следить за нашей жизнью, чтобы так искусно извратить нашу дружбу!
– Довольно, - наконец сказал я жрецу.
– Уходи.
– Ты не поверил моему предостережению, - вздохнул он.
– Но иного я от тебя и не ждал. Мой долг исполнен. Ты - избранник правды, и она сама стекается к тебе отовсюду. Я не завидую твоей судьбе.
– Где душа твоя, жрец?
– не выдержал я.
– Ты - старый и с виду мудрый человек. Зачем же пришел в чужой дом?.. Неужели не дрогнула в тебе ни единая жила?
– Ты молод, - снова вздохнул жрец, поднимаясь со скамьи.
– Позже поймешь.
Последние мои слова, сказанные жрецу, помню, были такими:
– Благодарю тебя, отец фиаса. Ты учишь меня быть беспощадным.
Жрец ушел, а я остался - с изможденной душой.
Далеко за стенами Города Эвмар почувствовал мое смятение и спустя час не вошел - ворвался в мой дом. В глазах его горела тревога.
– Тебя посетил старик, - уверенно определил Эвмар, он никогда не называл жреца оскорбительными именами.
– Чем он поразил тебя?
В этот миг я понял, что клевета, повторенная моими устами, поразит Эвмара сильнее, чем час назад - меня самого.
Скрыть ее от него я тоже не мог. Я усадил Эвмара рядом и стал рассказывать. Я смотрел ему в глаза и старался говорить как можно мягче, спокойнее, рассудительнее.
Эвмар умел сохранять выдержку: слушая меня, он лишь кивал в задумчивости.
Когда я кончил, он медленно вздохнул.
– Ясность необыкновенная, - тихо произнес он, отводя глаза в сторону, на окно.
– Трудно не поверить.
Я хотел успокоить его.
– Эвмар, не сомневайся в моих силах, - сказал я ему.
– С рассудком я справлюсь... Мою душу ты научил отличать правду от клеветы. Ныне ты можешь положиться на меня.
Эвмар кивнул, не обращаясь ко мне.
– Ты прав, - еще произнес он глухим, сумрачным голосом и нерешительно поднялся.
Мне показалось, что он услышал чей-то зов, и не стал ей удивляться его внезапному уходу, ни удерживать его.
Мы вышли во двор, Эвмар смотрел прямо перед собой, и я заметил в его походке странную медлительность, даже робость, однако вновь сдержал тревожный вопрос.
Так в молчании мы достигли ворот.
Эвмар шагнул одной ногой на улицу и вдруг на этом шагу замер в неподвижности...
Я заглянул ему в лицо и увидел, как тускнеет его остановившийся взгляд, как в мертвенности застывают черты лица, как каменеет весь он, словно обращаясь в изваяние, но изваяние нестойкое, пугающее глаз готовностью к какому-то резкому, неизбежному и губительному движению, изваяние, готовое вот-вот с грохотом расколоться.
Мне стало не по себе. Я смотрел на него, затаив дыхание. Сердце мое стучало все сильнее. На меня напал страх.
Наконец я не выдержал и тихо позвал его по имени. Он оглянулся, как бы в недоумении, и я похолодел: глаза его были затянуты мутной поволокой.
Со странной опаской оглядел перед собой мостовую и вдруг проговорил с натужным хрипом, словно задыхаясь слюной:
– Псы... псы...
Я отпрянул: мне показалось, что Эвмара ударили сзади по голове. Он вздрогнул всем телом и стал валиться на бок. Испуг приковал меня к месту.
Эвмар, скрючившись, лежал в воротах - и вдруг страшная судорога растянула все его тело, как тетиву, и тут же отбросила в сторону, ударив головой о створ. Кажется, я вскрикнул в ужасе: кровь вылилась ручьем, покрыла весь лоб Эвмара. Ярко-алый цвет вдруг привел меня в чувство, я кинулся на колени и, не помня себя, обнял руками голову и плечи друга. Родился новый страх: что я не удержу его и он расшибется насмерть. И одна лишь мысль билась шепотом у меня на губах - хорошо, что нет Невии, хорошо, что в доме ее нет.
Тело Эвмара словно бы гудело подземным гулом, оно вздрагивало волнами от ступней до затылка. Я шептал молитвы и прижимал его к себе с силой, какой только владел.
Наконец волны стали слабеть, и гул стих. Тело Эвмара обмякло.
Я с осторожностью и с большим трудом затащил его во двор, прикрыл ворота и, не зовя никого, сам бросился за водой и полотенцем. Когда я вернулся, Эвмар дышал уже ровно и глубоко, хотя по-прежнему с хрипом. Я вытер кровь с его лица, с губ - полоску густой пены, вытер алую лужицу на камнях. Руки дрожали.