Со спичкой вокруг солнца
Шрифт:
— У него есть книги?
— Энциклопедия и сорок собраний сочинений писателей наших и иностранных.
— Ого!
— Энциклопедия вся, а из каждого собрания муж покупает только по одному тому, последнему.
— Почему именно этот?
— В последнем томе печатается перечень произведений писателя, а кроссвордисту, кроме этого, ничего и не нужно.
Вот и на сей раз узнает муж название комедии, которая начинается на «ж» и кончается на «а», вписывает его в кроссворд. Кроссворд укладывает в соответствующую папку… И это
Начала Катенька свой рассказ с улыбкой, а закончила слезами. Я успокаиваю ее, а сам думаю:
«Что делать? Говорят: коли ты — фельетонист, то обязан мирить супругов. Пусть он глуп, ограничен, — все равно мири. А я не хочу мирить. Мне жалко дочку Катеньку. Ну зачем молодой женщине, хорошей, ни в чем не виноватой, до конца дней своих жить с кроссвордистом».
Катенька кончила плакать и задала вопрос, который уже задавала:
— Что сказал Эдик?
— Эдик хочет повысить эрудицию, знание масс и с этой целью предлагает проводить всесоюзные соревнования кроссвордистов. Сначала низовые, для школьников, домохозяек кандидатов философских наук. Потом городские, областные…
— А больше он ничего не говорил?
— Говорил, что опечатки в кроссвордах недопустимы и должны приравниваться к разряду идеологических диверсий, а виновники наказываться со всей строгостью, как за покушение на самые основы.
— Домой он вернется? Не говорил?
– . Если бы он и захотел вернуться, я бы на вашем месте, Катенька, не пустил такого. Хлопнул бы перед его носом дверью.
— Мне жалко маму. Она мучилась, строила квартиру.
— Вы найдете другого мужа, который будет любить вас, а не дурацкие слова по горизонтали и вертикали.
Катенька горько улыбнулась и сказала:
— Страшно.
— А вы не спешите с решением. Подумайте.
Дочка Катенька уходит, и ко мне тотчас входят два новых посетителя. Худрук эстрадного оркестра и замдиректора филармонии.
Оба волнуются. Говорят — спешат, перебивают друг друга.
— Не пишите, — просит один, а второй тут же добавляет:
— Эдик к ней вернется.
— Эдик обещал вам?
— Уговорим.
— Заставим.
— Он же не любит ее.
— Будет любить, — говорит один, а второй добавляет:
— Уговорим, ей-богу. Только не пишите.
— Фельетон будет о нем. Вам что бояться?
— Областной отдел культуры создаст комиссию. Снимут с работы не только Кучкина, комиссия снимет и меня.
— Вас за что?
— У нас в области такой порядок: кто бы на эстраде ни проштрафился, снимают в первую очередь директора филармонии. Директора у нас сняли раньше. Значит, теперь снимут заместителя.
— У Эдика Кучкина верха лучше, чем у американца Армстронга. Его сразу заберет в Москву Утесов, — говорит худрук, а замдиректора добавляет:
— А
— А мне, — говорит худрук, — задержат присвоение звания заслуженного артиста республики.
— Не пишите, — просит замдиректора, а худрук добавляет:
— Скажите, что нужно сделать, мы сделаем.
— Хотите, сегодня же приведем его к ней? — спрашивает замдиректора.
— И не уйдем от них, — добавляет худрук, — пока они не поцелуются, не лягут спать рядышком.
Эти двое могли и привести его к ней и даже уложить их спать рядышком. И сделали бы они это совсем не потому, что им было жалко ее. Им было жалко себя.
Этим двоим можно было посочувствовать. Но почему областной отдел культуры завел дурацкую традицию бить вкупе с одним виноватым еще и двух невиновных?
Но это уже, как говорится, тема другого фельетона, а как быть с Эдиком Кучкиным? Пожалеть двух невиновных и не писать о виноватом? Обидно. Трубач-кроссвордист был самой судьбой предназначен на заклание фельетонисту. Фельетонист не знает, как быть. Он на распутье. А двое посетителей сидят напротив и заискивающе смотрят ему в глаза.
— Не пишите, — просит один, а второй, не дав первому закончить фразы, уже спрашивает:
— Ну как, не напишете?
И я не говорю им ни «да», ни «нет». Я говорю:
— Подумаю.
А думать мне и не дают. Только-только ушли эти двое, как в комнату снова входит маленькая, складненькая. Не та, которую обидел вчера трубач-кроссвордист, а та, которая была обижена восемнадцать лет назад.
Не успев войти, отдышаться, маленькая, складненькая берет меня за руку, тянет:
— Скорей, скорей. Вас она уважает. Вам нужно сказать ей всего одно слово, и она сделает все, что нужно.
— А что нужно?
— Да вы еще ничего не знаете. К Катеньке приходил замдиректора филармонии. Зам сказал, чтобы Катенька не волновалась, что общественность и руководство филармонии уговорят Эдика Кучкина, заставят его вернуться к ней. А она… Вы знаете, что сделала Катенька? Она сказала замдиректора: «Зря стараетесь. Жить с Кучкиным не буду. Домой его не пущу!»
Я и покричала на нее и поплакала. Просила не помнить зла, примириться.
— Зачем?
— Ну, мало ли что случается между молодоженами, Нельзя же после первой размолвки бежать в суд, требовать развода.
— Иногда нельзя, а иногда нужно.
— Катенька только-только замуж вышла, неужели ей сразу и разводиться! Вы что, не знаете, какое к разводкам у мужчин отношение?
— Все зависит от поведения разводок. А к вашей Катеньке, я уверен, мужчины будут относиться хорошо.
— Если бы Катенька жила со мной, я бы не волновалась. А то молоденькая, хорошенькая, живет одна в отдельной квартире. Не дай бог, что случится. Уж лучше ей жить с этим Кучкиным, чем быть матерью-одиночкой. Пойдемте, уговорим ее.