Со спичкой вокруг солнца
Шрифт:
В этом месте голос Водолапина дрогнул. Михаил Иванович попытался превозмочь волнение и сказал: «Если бы…» И снова заволновался, замолчал.
— Что «если бы»? — спрашиваю я, пытаясь приободрить рассказчика.
Рассказчик хочет что-то сказать и не может. Подбегает к окну, поднимает штору. Свет врывается в комнату, и я вижу на щеках у старика слезы, а старик машет мне рукой, точно хочет сказать: «Смотри не на слезы, на стены».
Оборачиваюсь и вижу две полки, до потолка уставленные канцелярскими папками.
— Семьдесят личных дел успел вынести из котельной. Утаить,
— Зачем?
Волнение, которое только что душило Водолапина, мгновенно улетучилось. Член МОСХа взбычился. Обозлился. Он, Водолапин, совершил подвиг, вытащил из огня семьдесят личных дел с вшитыми в них анкетами, справками, анонимками… А корреспондент спрашивает «зачем?».
— Сколько может продлиться новое веяние времени? А что дальше? Член-корреспондент товарищ З. станет старше, умнее, и ему захочется узнать поближе: что за люди работают под его руководством в ящике? Кто с кем живет? Кто о чем говорит? Отдельно в пьяном виде, отдельно в трезвом. А данных этих в ящике нет. А данные эти только у меня!
— Данные у вас еще кизяевские, устаревшие.
— Почему? Работать в ящике я уже не работаю, а обедать по старой памяти хожу к ним. Слушаю, что народ за соседними столиками говорит. — И всю информацию вечером по этим папкам разношу. Понимаю… Людей, которые проявляют своеволие, болтают лишнее, наказывать сейчас, как наказывали прежде, нельзя. Но почему не брать своевольных на заметку, почему не держать под прицелом? Разве это тоже воспрещается?
Глаза снулой рыбы теплеют. Водолапин говорит и кажется себе мессией, спасителем отечества. На его полках уже не семьдесят папок, а много больше. Член МОСХа завел дела на своих соседей, как по той квартире, так и по этой. Он следит за поведением не только соседей, но и государственных деятелей, рабкоров, поэтов. Завел дело на артиста Райкина, который прочел в праздничной телевизионной программе сатирический рассказ о советском дураке; на токаря Извекова, который напечатал в «Правде» статью о непорядках в цехах его завода… Водолапин тайно вскрывает соседские письма и телеграммы, подслушивает чужие разговоры, следит, кто с кем встречается, кто за кем ухаживает!
Вот запись, сделанная Водолапиным в связи с разговором соседки А. по телефону:
«5 августа. 10 часов утра. Говорила с неизвестным. Называла его лапушкой. (Узнать: не женат ли?)».
А вот запись, сделанная Водолапиным в результате лично им проведенного наружного наблюдения за поведением режиссера К.
«Вышел из дому в 11 часов 07 минут. Доехал троллейбусом № 5 до площади Свердлова. У памятника Марксу встретился с неизвестной. Платье синее. Сумка белая. Волос — крашеная блондинка. Разговаривал. Два раза смеялся. (Причина смеха не установлена.) Расстались в 12 часов 25 минут. След неизвестной потерян у входа в метро в 12 часов 28 минут».
Говорю Водолапину:
— Может быть, крашеная блондинка хороший человек?
Водолапин отвечает:
— Я, не зная человека, считаю его плохим. Вы, не зная, Считаете хорошим. От моей ошибки никакого урона государству. А что, если крашеная окажется нечестной? Врагом? Шпионкой? А вы, товарищ корреспондент, прошли
Художник Водолапин никакой. В те годы, когда его печатали, он завидовал людям. Когда перестали печатать, начал ненавидеть их. Каждого второго считает чужим, не нашим человеком.
Снимаю с полки личное дело Мотовилова, одного из тех четырех СНС и МНС, которых уволил Кизяев и восстановил член-корреспондент З. На анкете Мотовилова пометки: прежние, принадлежащие Кизяеву, и новые, сделанные уже Водолапиным. Там, где Кизяев ставил маленькую галочку, Водолапин ставит большую. Рядом с каждым кизяевским вопросительным знаком выросло по три новых — водолапинских.
Спрашиваю:
— За что вы невзлюбили СНС Мотовилова?
— Он родился в Нью-Йорке.
— В семье работника советского торгпредства.
— Неважно.
— Мотовилов рос, ходил в школу, стал ученым не в Нью-Йорке, а в Советском Союзе!
— И это неважно.
— А что важно?
— Мотовилов родился в Америке, а по их законам человек, который родился в Америке, может быть избран президентом. Понятно?
Минуты две в комнате тихо. Наконец я беру себя в руки и снова начинаю листать анкеты разных СНС и МНС с галочками и пометками Водолапина, а он стоит рядом, вглядывается в выражение моего лица: одобряю ли я его работу? По выражению видно: «Не одобряю». Водолапин хмурится, начинает жаловаться:
— Трудно мне одному стоять на страже. Стар. Не поспеваю. Устаю. Была надежда на сына. Думал, он станет помогать отцу. Сын у меня на четвертом курсе института учится. Вот, выделил ему даже полку. Думаю, пусть мальчик приучается к делу с маленького. Днем прислушивается, что говорят студенты, а вечером разносит услышанное по папкам. Потом, конечно, я стал бы давать ему и более серьезные поручения… А он…
— Что он?
— Современная молодежь! Даже говорить не хочется, каким словом он назвал меня.
— А все же?
— Третья полка. Вторая папка слева. Откройте, увидите.
— Вы завели дело на сына? За что?
— Фрондер! Это у него от матери.
— На нее вы тоже завели дело?
— Третья полка. Третья папка слева.
— В чем провинилась ваша жена?
— Покинула, изменила мужу.
— Это основание, чтобы завести дело?
— Женщина, которая покинула, изменила мужу, может изменить и родине.
Больше из озорства, чем всерьез, спрашиваю:
— А меня, случаем, вы не взяли под подозрение?
Водолапин показывает на верхнюю полку:
— Пятая папка справа.
— Шутите, — говорю, а сам беспокойно начинаю шарить глазами по верхней полке.
Правильно, между папками рабочего Извекова и Аркадия Райкина стоит и мое личное дело. Вытаскиваю, листаю, вижу свою анкету. Второй, пятый и шестой пункты отмечены галочками, на полях рукой Водолапина написано: «Проверить!» Спрашиваю:
— Что вы хотите проверить?
— Несоответствие между вторым и пятым пунктами. Пишете «армянин», а зовут вас Исааком! Кроме того, ваш пятый пункт не соответствует и пункту шестому. Пишете «армянин», а родились в Средней Азии!