Собкор КГБ. Записки разведчика и журналиста

Колосов Леонид Сергеевич

Да, преступники должны нести наказание. Был же Нюрнбергский процесс, и самых главных нацистов повесили. Но среди них не было ни одной женщины. Женщину можно наказывать, но ее нельзя убивать и тем более глумиться над ее трупом. Бесчеловечно было сжигать Жанну Д’Арк, отрубать голову Марии Стюарт или вешать Зою Космодемьянскую. Женщина — носительница жизни на земле. Такое предназначение дал ей Господь Бог. Хорошая она или плохая, но она продолжательница рода человеческого.

Если бы тогда, в мае 1965 года, я был абсолютно уверен в том, что полковник Валерио отнюдь не случайно убил Кларетту Петаччи, которая к тому же не упоминалась даже в наскоро начирканном Луиджи Лонго приговоре, то я бы выгнал Аудизио из своего

корпункта, несмотря ни на что. А сегодня, когда я знаю, что Вальтер Аудизио еще и плясал на трупах врагов на площади Лорето и вешал за ноги убиенную Кларетту Петаччи, я без омерзения не могу вспоминать его «скорбную» физиономию в корпункте. Какой он герой Италии? Обыкновенный тщеславный лжец. И трус к тому же.

Впрочем, трусы бывают разные. Я тоже трусил, особенно когда приходилось привлекать женщин для проведения разведывательных операций. Мне не хотелось их подводить, хотя ведомство делало резкое различие между использованием представительниц прекрасного пола для «дела» и «просто так». Я не буду рассказывать о всех случаях в моей практике. Их было немало. Остановлюсь на тех, которые остались в памяти надолго.

Роюсь недавно в своих архивах и нахожу пожелтевший листочек, помеченный апрелем уже далекого 1964 года. А на нем наспех написанное мной четверостишие:

Я вытащил из памяти занозу, В пересеченье бесконечных линий, Мне в Портофино видятся березы, А ты в Москве… стоишь у синих пиний…

Нет, я не буду обсуждать поэтические достоинства стиха, которые могут быть и невысоки. Просто поясню, что Портофино — это шикарнейший курорт неподалеку от Генуи, а пинии — средиземноморские сосны, среди которых гуляла одна девушка, по которой я заскучал, как только она уехала из Италии. Вообще-то, их было две. Но расскажу по порядку всю эту историю.

Итак, март 1964 года. В Италии это уже не весна, а самое настоящее лето. Ярко светит солнце, распустилось и расцвело все вокруг. Изумрудная трава, лиловые глицинии и белые, как хлопья снега, цветы миндаля.

Из окна гостиницы, что выходит на Центральную площадь Генуи, виден памятник Христофору Колумбу. Он родился здесь, в этом городе, чтобы потом открыть Америку. Великий Данте почему-то не любил генуэзцев. В «Божественной комедии» имеются такие строки: «О генуэзцы, эти ненормальные люди, преисполненные ужасными пороками, почему вы до сих пор не исчезли с лица земли?» А вот в XVIII веке архангельский мужик Михайло Ломоносов писал о том, что придет время, когда «…Коломбы русские будут прокладывать дорогу в неведомое». Не потому ли Генуя одной из первых наградила своей высшей премией — «Золотой каравеллой» — Юрия Гагарина, первооткрывателя Вселенной. И в те мартовские дни шестьдесят четвертого года город тоже стал первооткрывателем, ибо здесь впервые распахнула свои двери советская торгово-промышленная выставка. Открывал ее Алексей Николаевич Косыгин. Приехали видные политические и общественные деятели, представители соцреалистической литературы, народные артисты и команда красивейших манекенщиц, которые вообще впервые в истории русско-итальянских отношений должны были потрясти видавших виды генуэзцев достижениями советской моды, начиная с легких платьев и кончая великолепными меховыми шубами.

С этого-то все и началось. Нет, не с шуб, а с манекенщиц. Вернее, с одной из них, которую звали Лиля. После вечернего показа мод, прошедшего, честно скажу, с грандиозным успехом, я вместе с моим другом, корреспондентом «Правды» Володей Ермаковым, ринулся брать интервью у руководительницы команды «русских красавиц», как окрестила вся итальянская печать наших манекенщиц. И тут появилась она, Лиля, уже без макияжа и лисьей шубы, коей повергла в обморок генуэзских

модниц. Она была очень красива, даже переодетая в свое скромное платьице.

— Извините, Леонид Сергеевич, — молвила Лиля, скромно потупив глаза, — я хотела бы неофициально обратиться к вам. Дело в том, что моя подруга и ваша московская знакомая Тоня попросила передать вам небольшую посылочку.

Мы отошли в сторонку, в то время как Володя продолжал активно брать интервью. Лиля протянула небольшой сверток, в котором оказалась буханка черного хлеба, бутылка водки «Московская» и маленькая записочка. Писала действительно Тоня — жена одного моего давнего приятеля, которая в свое время работала в Доме моделей. «Дорогой Ленечка, — читал я в записке, — посылаю тебе с близкой подругой небольшой сувенир вместе с пожеланиями успехов в работе и счастья в жизни. Покажи Лиле, если сможешь, город Геную и ее окрестности». Лиля выжидающе глядела на меня своими наивными серыми глазищами, опушенными длинными ресницами.

— А когда вы свободны?

— Завтра утром.

— Хорошо, я заеду за вами в гостиницу, ну, скажем, к девяти утра. Ждите меня на улице.

— Извините, а можно я поеду со своей подругой Региной? Вас это не обременит? — спросила она.

— Нет. Ради Бога…

— Ой, большое спасибо.

Лиля пожала мне руку, повернулась и ушла, грациозно покачивая бедрами. Володя, закончив интервью, подошел ко мне.

— Что это у тебя в руках?

— Буханка черного хлеба и бутылка водки, которые привезла эта красавица от одной моей знакомой из Москвы.

— Прекрасное дополнение к сегодняшнему ужину в гостинице. Но ты с ней слишком долго разговаривал. О чем, не секрет?

— Нет. Завтра Лилю и ее подругу Регину нужно немного поразвлечь, повозить по окрестностям Генуи.

— Да?! Возьми меня в компанию, Ленечка, будь другом. Я дам своего шофера, Марио.

Из Генуи Володе нужно было передать для своей газеты несколько репортажей о первой в итальянской истории советской торгово-промышленной выставке, а мне, помимо репортажей, предстояла тайная встреча с очень ценным нашим агентом, видным итальянским политическим деятелем. А тут вот неожиданная просьба манекенщицы. А друг между тем не унимался.

— Возьми меня, старик, не пожалеешь. И место я придумал потрясающее. Неподалеку здесь городок Портофино. Удивительнейшее место, скажу тебе. Даже легенда такая существует. Однажды Господь Бог распределял, где кому жить на Апеннинском полуострове, Портофино он оставил себе. Но когда все было распределено, оказалось, что одному маленькому племени ничего не досталось. Пощелкал языком Господь от досады и, махнув рукой, сказал: «Бог с вами, владейте этим райским уголком, а я как-нибудь обойдусь…» Представляешь, старик, какая там красота!

— Ну ладно заливать-то, Володька! Черт с тобой, поехали. Только никому ни-ни.

Я знал, что в составе советской делегации находился один из представителей нашей контрразведывательной службы, которых в народе называли «искусствоведами в штатском». Знал его даже в лицо, хотя забыл по давности имя-отчество. Что-то этакое простое и исконно русское, вроде Василий Иванович. Но, честно говоря, я понадеялся на то, что и Василий Иванович знал, кто такой собственный корреспондент «Известий».

Ранним утром на другой день серебристый «Фиат-2300», принадлежавший корпункту «Известий», подкатил к гостинице, где проживали члены советской делегации. Лиля и Регина уже ждали нас на тротуаре. Увидев девушек, Володя потерял дар речи. «Мам-ма мия…» — только и сумел промолвить он. И мы по узкому шоссе, бегущему по скалистому берегу Лигурийского побережья, покатили в Портофино. За рулем сидел шофер корпункта «Правды» Марио Мольтони, рядом с ним я, а на заднем сиденье с двумя прелестными манекенщицами по бокам расположился уже обретший дар речи и не умолкавший всю дорогу сладкоречивый Володя Ермаков.