Соблазнённый
Шрифт:
Я прочищаю горло.
— Не знаю, о чем ты говоришь. — Я облизываю языком нижнюю губу, и Доминик повторяет это движение. — Скажи мне, и я позволю тебе делать все, что хочешь.
Он хихикает, но это скорее мрачно, чем забавно.
— Я и так делаю с тобой все, что хочу.
Да. Делает. Это был слабый козырь. Я берусь за убийцу.
— Дом... пожалуйста?
Его спокойный взгляд переходит на мое лицо.
— Ты наблюдала за мной.
— Ты привлекаешь внимание. Многие люди наблюдают за тобой. Почему
На какое-то время он выглядит задумчивым.
— Ты фыркнула.
— Что?
— Когда я разговаривал со своим другом Джейком, ты фыркнула, проходя мимо.
Я озадаченно смотрю на него. Моя челюсть, наверное, падает на пол.
— Мое фырканье скрепило сделку?
— Ты знала, что я лгу. — Его темные глаза впиваются в мои. Как будто они оголяют меня и собирают заново. — Я заметил, что под этим мешковатым фартуком скрывается привлекательная женщина.
Шарик, который я надула раньше, сжимается от разочарования. Теперь все слишком ясно. Я — вызов для Доминика. Кто-то, кто не ест с руки, как его друзья-снобы или остальные члены общества.
У меня защемило сердце. Ну что ж, он — мое приключение, а я — его вызов. Думаю, мы можем считаться квитами.
Тогда почему слезы грозят пролиться по моим щекам?
Но я ценю его честность. Больше всего в Доминике мне нравится то, что он никогда не притворяется рядом со мной. Он оставляет это для своих фальшивых друзей.
Поскольку я всего лишь вызов, пройдет не так много времени, прежде чем я ему надоем. Шарик взрывается.
Да какая разница? Я все равно уеду через месяц.
— Рада быть остановкой на твоем путешествии с вызовами. — В моих словах больше колкости, чем я хотела.
La vache (с фр. Черт возьми).
Это проявление эмоций, и хищники, вроде Доминика, улавливают это.
Я готовлюсь к удару.
Доминик говорит мрачным зловещим голосом:
— Я же говорил тебе. Я уничтожаю своих соперников. Ты больше, чем вызов, Кам.
— Меня сбросят с Марса? — мой тон дразнящий. — У тебя там есть приспешники Дьявола, которые помогут в моем полном уничтожении?
Он смеется, звук глубокий и искренний.
— Я сказал, что ты мне нравишься, не так ли? Я не уничтожаю тех, кто мне нравится.
Воздушный шар возрождается. Глупое сердце.
— Но я должен был знать, с кем имею дело, и расспрашивал о тебе, — добавляет Доминик с греховной ухмылкой.
— Это называется преследованием.
Он пожимает плечами, как будто ему все равно. На самом деле, я уверена, что это не так. Доминик живет на грани морали. Я даже не уверена, что у него есть мораль. Он бесстыден, и в этом часть его обаяния.
— Я не обвинял тебя в преследовании, когда ты все это время наблюдала за мной, малышка.
Я скрещиваю руки.
— Я не следила за тобой.
— Я тоже. Нам нужно заново дать определение преследованию. Я возражаю против твоего предыдущего обвинения, мисс будущий юрист.
Аргх. Он так хорошо умеет переиначивать слова на свой лад. Я надулась.
—
— Я не социопат.
— Так говорит каждый социопат на свете.
— На самом деле, я не патологический. — Он выпрямляется еще больше. — Я просто знаю, чего хочу, и добиваюсь этого.
Это точное определение социопата, но я этого не говорю. Сейчас не время спорить. Кажется, Доминик чувствует себя комфортно и настроен на разговор.
Это мой шанс поглубже разобраться в человеке, которому я отдала свое тело, и другие вещи, о которых я не хочу думать.
— Откуда ты знаешь, что не социопат? — спрашиваю я.
— Я не родился таким. Это не в моих генах. Это правда, что я не чувствую боль людей, но и не получаю удовольствия от их несчастий также, — Доминик ухмыляется. — За исключением тебя. Мне нравится мучить твое тело, пока оно не начнет молить об освобождении. Мне нравится, когда ты выкрикиваешь мое имя, а мои следы остаются на твоей фарфоровой коже.
Вспышка удовольствия пробегает у меня между ног. Мне требуется немного времени, чтобы сориентироваться.
— Тебе бы понравилось, если бы мне действительно было больно?
Он качает головой.
— Самое большое удовольствие я получаю от того, что знаю, что тебе это нравится. Твои нуждающиеся звуки сводят меня с ума, малышка.
Я мазохистка в ответ на его садизм. В этом плане мы полностью совместимы. Я прикусываю нижнюю губу, чтобы подавить улыбку. Затем скрещиваю руки, понимая, что Доминик может использовать это, чтобы отвлечь меня от расспросов.
В отличие от психопатов, социопатами не рождаются. Их делают суровые обстоятельства, в которых они оказались в юности.
Доминик много говорит о своей профессии, но никогда — о своей семье. Сколько бы я его ни расспрашивала. В его квартире нет ни одной семейной фотографии.
Я выбираю безопасный вопрос.
— Но ты часто манипулируешь. Почему ты это делаешь?
Он молчит долгие напряженные секунды.
Я просчитываю варианты, как подтолкнуть его, не давя на него. В Доминике есть одна особенность: когда он чувствует, что на него нападают или давят, он полностью уходит в себя и прекращает любое общение.
Я смягчаю голос и говорю правду:
— Я просто хочу лучше понять тебя.
В его глазах мелькает мрачное удовольствие.
— Почему?
Потому что я по уши в тебе, чертов ублюдок.
— Считай это моим вкладом в развитие человечества, — отвечаю я легким тоном. — Я планирую написать книгу о вскрытии сознания социопата. Эта идея, как ни странно, мне нравится.
Он слегка улыбается.
— Ярлык социопата мне не подходит. Я не импульсивен, не иррационален и не имею жизненного плана. Я просто научился приспосабливаться. — Он делает еще одну паузу. Он использует много пауз в своей речи. Еще один способ запугивания. Манипулирования. Людей беспокоит тишина, и они обычно заполняют ее. Либо они ерзают, либо просто забывают о теме.