Собор Святой Марии

Фальконес Ильденфонсо

— Брось жеманничать, идем!

— Хорошо, — уступила она.

Когда Аледис поняла, что осталась в комнате одна, она с трудом приподнялась и руками потерла затылок.

Значит, они собираются поставить лицом к лицу Арнау и Франсеску, демона и ведьму, как их назвал Женйс Пуйг.

— Я скорее расстанусь с жизнью, чем допущу, чтобы Арнау узнал, что я его мать, — не раз говорила Франсеска после того, как они слушали заявление Арнау на равнине Монтбуя. — Мой сын — уважаемый человек, — добавила она, прежде

чем Аледис успела что-либо возразить, — а я — обыкновенная проститутка. Кроме того, я никогда бы не смогла объяснить ему, почему не пошла за ним и его отцом, почему бросила своего ребенка умирать.

Аледис опустила глаза.

— Я не знаю, что ему рассказал обо мне Бернат, — продолжала Франсеска. — Но будь что будет, теперь уже ничего не изменишь. Время возвращает забытое, даже материнскую любовь. Когда я о нем думаю, всегда вспоминаю, как он взошел на помост и бросил вызов этой напыщенной знати. Мне бы не хотелось, чтобы Арнау утратил свое положение из-за меня. Лучше оставить все как есть, Аледис, и ты — единственная душа на свете, кто это знает. Я верю, что даже после моей смерти ты не выдашь этой тайны. Пообещай мне, Аледис.

Но что теперь стоит это обещание?

Когда Эстэвэ снова поднялся в башню, у него уже не было косы.

— Сеньора сказала, чтобы ты надел это на глаза, — сказал он, протягивая ему повязку.

— Что ты себе вообразил? — воскликнул Жоан, отталкивая его руку.

Внутри сторожевой башни было очень тесно: не более трех шагов в длину и почти столько же в ширину.

Сделав один шаг вперед, Эстэвэ оказался рядом с монахом и залепил ему две пощечины по каждой щеке.

— Сеньора приказала, чтобы ты завязал глаза.

— Я — инквизитор!

На этот раз затрещина Эстэвэ отбросила его к стене. Жоан упал на пол.

— Завяжи глаза, — угрожающе произнес слуга и поднял его одной рукой. — Завяжи, — повторил он, когда Жоан уже стоял.

— Ты думаешь, что с помощью силы сможешь сломить инквизитора? Ты не представляешь себе…

Эстэвэ не дал ему договорить. Сначала он ударил его в лицо кулаком, а когда Жоан снова упал, слуга начал бить его в пах, живот, грудь, лицо…

От резкой боли Жоан сжался в комок. Эстэвэ снова поднял его одной рукой.

— Сеньора сказала, чтоб ты ее завязал.

Из разбитого рта текла кровь, ноги подкашивались. Жоан усилием воли заставлял себя держаться на ногах, но невыносимая боль в колене согнула его, и он упал на Эстэвэ, хватаясь за его одежду. Слуга брезгливо оттолкнул его от себя.

— Завяжи глаза.

Повязка лежала рядом с ним. Жоан почувствовал, что обмочился, мокрая одежда прилипла к ногам. Он взял тряпку и завязал себе глаза.

Жоан слышал, как слуга закрывал дверь и спускался по лестнице. Затем наступила тишина. Казалось, прошла целая вечность, прежде чем в башню кто-то

поднялся. Судя по голосам, их было несколько человек. Жоан встал, держась за стену. Дверь открылась, и в помещение что-то внесли, возможно стулья.

— Я знаю, что ты согрешил. — Мар села на табурет. Ее голос гремел внутри башни подобно грому.

Рядом с ней стоял ребенок и наблюдал за монахом.

Жоан молчал.

— Инквизиция никогда не завязывает глаза своим… узникам, — сказал он после продолжительной паузы. Если бы он мог смотреть ей в лицо…

— Конечно, — ответила Мар. — Вы им только связываете душу и все человеческое, что у них есть. Я знаю, что ты согрешил, — повторила она.

— Я не признаю эту уловку.

Мар подала знак Эстэвэ. Слуга подошел к Жоану и ударил его кулаком в живот. Монах согнулся пополам, хватая ртом воздух. Когда он с трудом выпрямился, в башне снова воцарилась тишина.

Его собственное тяжелое дыхание не позволяло ему слышать дыхание присутствующих. У него болели ноги и грудь, лицо горело. Никто ничего не сказал. Пинок коленом по внешней стороне бедра свалил его на пол.

Скорчившись от боли, Жоан остался лежать на полу.

Опять стало тихо.

Удар ногой по почкам заставил его выгнуться в обратную сторону.

— Чего ты добиваешься? — крикнул Жоан между приступами боли.

Никто ему не ответил. Слуга поднял Жоана и снова подтолкнул его к Мар. Жоан приложил все силы, чтобы устоять на ногах.

— Чего ты доби…

— Я знаю, что ты согрешил.

Что она хочет? Убить его палками? Неужели Мар способна убить его? Он согрешил, однако по какому праву эта женщина могла судить его? Судороги прошли по всему телу, и он чуть было снова не упал на пол.

— Ты меня уже приговорила, — выдавил из себя Жоан. — За что ты хочешь судить меня?

Тишина. Темнота.

— Скажи мне, женщина! За что ты хочешь судить меня?

— Ты прав, — услышал он наконец жесткий голос Мар. — Я тебя уже приговорила, но помни, ты сам признал свою вину. На том месте, где ты сейчас стоишь, меня лишили девственности; прямо там меня изнасиловали сначала раз, а потом и второй. Повесь этого подлеца и уничтожь его труп, — приказала Мар, обращаясь к Эстэвэ.

Шаги Мар начали удаляться, он слышал, как она спускалась вниз по лестнице. Эстэвэ завязал монаху руки за спиной, и теперь тот не мог даже пошевелиться: тело отказывалось подчиняться ему. Слуга поднял Жоана и поставил на табурет, на котором сидела Мар. Потом Жоан услышал трение веревки по дереву: ее забросили на одну из балок башни. С первого раза Эстэвэ не попал, и веревка упала. Когда Жоан почувствовал на своей шее веревку, он снова обмочился, а затем и испражнился.

— Я согрешил! — крикнул он из последних сил, которые еще оставались у него.