Собор Святой Марии
Шрифт:
Аледис пристроилась рядом с нищими и наклонила голову, чтобы волосы закрыли ей лицо. Она медленно передвигала ноги, идя за очередью, которая вела ее к долгожданной еде. Спрятав лицо еще тщательнее, женщина протянула руку послушнику, раздававшему пищу. Почему она должна просить милостыню? У нее был хороший дом, и ей удалось накопить достаточно денег, чтобы жить в свое удовольствие всю оставшуюся жизнь. Мужчины продолжали интересоваться ею, и вот… черствый хлеб из фасоли, дешевое вино и миска супа. Она съела все до последней крошки. Съела с таким же удовольствием, с каким это делали люди, окружавшие ее.
Когда Аледис подняла
Светловолосая женщина в ярко-красном одеянии привлекла ее внимание. Знатная дама… и одна? Но если она не была знатной, то это платье могло быть только на… Тереса! Аледис подбежала к девушке.
— Мы сменяли друг друга у замка, чтобы узнать, что с вами произошло, — сообщила Тереса, когда они обнялись. — Нам без труда удалось уговорить солдат, карауливших у ворот, и они рассказали, в чем дело. — Девушка ободряюще подмигнула хозяйке. В ее голубых глазах светился лукавый огонек. — Когда они вас забрали, солдаты передали нам, что тебя и Франсеску везут в Барселону. Пришлось искать способ, чтобы добраться сюда, поэтому мы задержались… А Франсеска?
— Ее заточили в епископском дворце.
— Почему?
Аледис пожала плечами. Когда их разлучили и ей приказали убираться, она попыталась выяснить, в чем дело, у солдат или священников. Но никто не посчитал нужным ответить, и ее просто отогнали от дворца.
«Старуху — в подземелье», — все, что она услышала. Однако Аледис не унималась и обратилась к молодому монаху. Настойчивость, с которой женщина пыталась узнать причину ареста Франсески, привела к тому, что монах, в которого она вцепилась, позвал охрану. В результате ее выбросили на улицу, обозвав ведьмой.
— Сколько вас пришло?
— Эулалия и я.
Краем глаза Аледис заметила фигуру в ярко-зеленом наряде, которая бежала к ним.
— Вы принесли деньги?
— Да, конечно…
— А Франсеска? — спросила запыхавшаяся Эулалия, подойдя к Аледис.
— Ее арестовали, — повторила та. Эулалия хотела было уточнить, но Аледис жестом приказала ей замолчать. — Не знаю, в чем причина. — Она задумчиво посмотрела на девушек: смогут ли они добиться своего? — Мне не удалось выяснить, почему ее арестовали, — повторила Аледис, — но мы это узнаем, не правда ли, девочки?
Обе ответили ей лукавой улыбкой.
Жоан собрал грязь подолом своего черного одеяния со всей Барселоны. Его брат попросил сходить за Мар. Но как он предстанет перед ней? Он попытался договориться с Эймериком, а вместо этого узнал, что один из таких заурядных негодяев, каким он выносил приговор, попался ему на крючок и пообещал представить главные доказательства виновности Арнау. Что могла донести на него Элионор? У Жоана мелькнула мысль навестить свою золовку, но одно только воспоминание об улыбке, с которой она смотрела на него в доме Фелипа де Понтса, заставило монаха отказаться. Если она донесла на собственного мужа, что она скажет ему?
Он спустился по Морской улице к церкви Святой Марии. Храм Арнау. Жоан остановился, задумчиво глядя на него. Все еще окруженная деревянными лесами, по которым беспрерывно бегали каменщики, церковь Святой Марии горделиво красовалась на виду у всего города.
Как не влюбиться в такой прекрасный храм? Жоан вспомнил отца Альберта и тот первый раз, когда они с Арнау вошли в церковь Святой Марии. Он даже не умел молиться! Годы спустя, пока он учил молитвы и получал образование, его брат носил сюда камни. Жоан вспомнил кровоточащие раны на его спине, когда Арнау, совершенно обессиленный, приходил домой после работы. И все же он… улыбался. Монах посмотрел на рабочих, которые усердно трудились у стоек и выступов над сводами главного фасада. Он не мог отвести глаз от изваяний и кованых решеток, водостоков в виде самых разных аллегорических фигур и капителей колонн. Он любовался витражами, этими произведениями искусства, призванными рассеивать магический свет Средиземноморья, чтобы тот играл каждый час, каждую минуту с формами и цветом внутри храма.
Во внушительной розетке главного фасада уже можно было различить его будущий облик: в центре — маленькая розетка с лепестками, из которой исходили, словно причудливые стрелы, многочисленные средники, предназначенные для того, чтобы разделить главную розетку. Добросовестно обработанный камень был похож на солнце с расходящимися от него лучами. За ними следовали выступающие части геометрического орнамента, которые переходили в ряд трехдольников овальной формы, а после них — ряд четырехдольников, уже закругленных, подведенных к большой розетке. Внутри этого геометрического узора, как и в том, что украшал узкие окна фасада, были вставлены витражи в свинцовых прожилках. Пока же розетка выглядела как огромная паутина из тонко обработанного камня, пустоты которой должны были заполнить мастера-каменщики.
«Им осталось еще много работы», — подумал Жоан, наблюдая за теми — их было не меньше сотни, — кто работал на виду у всего народа. В этот момент к церкви подошел бастайшс огромным камнем на спине. Пот тек у него со лба до самых ног, под кожей проступали все мускулы, напряженные, вибрирующие в ритме шагов, приближавших его к церкви. Но он улыбался; он делал это так же, как когда-то его брат. Жоан не мог отвести взгляд от бастайша.Каменщики на лесах оставили свою работу и собрались, чтобы посмотреть на камни, которые им придется обрабатывать. За первым бастайшемпоявился второй, потом третий… Все они шли, согнувшись от непосильной ноши. Шум резца утих перед скромными тружениками морского берега Барселоны, и на несколько мгновений церковь Святой Марии замерла, словно ее околдовали. Один из каменщиков, затерявшихся где-то на верхних лесах, нарушил молчание: его возглас в поддержку бастайшейразорвал воздух, прошелся эхом по камням и проник в каждого, кто наблюдал за этими людьми, «Давайте», — прошептал Жоан, присоединяясь к крикам, которые звучали над строительной площадкой.