Соборище. Авангард и андеграунд новой литературы

Антология

Трехсотлетие Санкт-Петербурга

Волны серы, небо хмуро.Городские очертанья —Как старинная гравюраВ окруженьи легких тканей —Петербург стоит жемчужный,Провожая час вечерний,А над ним – такой ненужныйРазноцветный праздник черни.С плотно сжатыми устамиСмотрит медный императорКак кладет цветы на каменьМедноликий губернатор,Как кричат и воют музыВ нотах варварских мотивов,Тащат праздничные грузыВдоль по Невской першпективе,Как идут полки Петровы —Не солдаты-гренадеры,А смотрящие суровоКуклы, двойники, актеры…Как гремит «виват» над градом,Осыпаясь грязной пенойНа пастельные фасады…Так неспешно, так надменноИз туманной белой ложи,В кружевах тая усмешку,Петербург встает вельможно —Утонченный и нездешний,Переливчато-жемчужный,Провожающий вечерню…И

под ним – такой ненужныйРазноцветный праздник черни.

Призрак

Белые ночи за пыльным окном.Сумерки – время химер.Будто бы кто-то стучится в мой дом,Огромный, как Гулливер.Тихо стучится – и движется прочь,Чайки уносятся вслед.Я окунаюсь во влажную ночь.Взглядом рисую портрет:Вьется воздушно на фоне ЛуныБелый каскад парика.Это фонтаны – вознесены —Пенят собой облака.Тускло мерцает жемчужный камзол,Кружевом черным расшит.Это оград неподвижный узорВдоль тротуара бежит.На треуголке – лиловый плюмаж,Вязь синеватой тесьмы…Это сирень распускает меланжВ дымном узоре листвы.Бледные щеки, изогнута бровь,Кисть в серебристой парче.В жилах его – благородная кровь,Сумерки белых ночей.Это – его вековая земля,Нам здесь позволено жить.Пьем забытье из его хрусталя.Строим свои миражи.

Сновидение

сестре…

Смотри, как больно —Горят ладони.В оврагах лунныхТы прячешь крылья.Бежишь по струнам —…Вы были, были…Луна и горы…Зовут предгорья…Залиты кровьюЛуга Наварры,Кричат вороны:…Элиза Барра…Бежать по крови —Не оглянуться!Забыть при бегеШамана танцы,Лицо из снега……Вернись, останься…Упасть в соцветья.Услышать небо —Как гром грохочет —О, где вы? Где вы?Луга и руны,Луна и чары……Элиза Барра……Элиза Барра…

Мэри

В темных лужах асфальтовых прерийОтражалась большая луна.Я случайно зашел к милой Мэри,Чтоб согреться за чаркой вина.Я печально стоял у порога,И, закутавшись в клетчатый плед,Хозяйка смотрела так строгоНа следы моих мокрых штиблет.Я увидел большие ресницы,Пену кружев на нежной груди…Мэри тихо спросила: «Не спится?Слишком теплая ночь… Заходи».И за мною захлопнулись двери,И хозяйка, задвинув засов,Предложила: «Согреемся шерри?»И пробило 12 часов…Моя милая, милая Мэри,Голубой мотылек у огня…Ты свое слишком сладкое шерри,Пригубив, пролила на меня.Я сказал: «Ничего, все нормально…»Ощутив себя явным лжецом,Так как Мэри вздыхала печально,В мокрый галстук уткнувшись лицом.Под ладонью горячее телоТрепетало, как будто струна,А в окно тихой спальни смотрелаИ смеялась большая луна.Мир уснул, затуманенный влагой,И сражались со сном только мы,Покоряя друг друга отвагойВ теплых сумерках этой зимы…Но рассвет постучался в окошко,Я увидел его у стекла…А под боком, свернувшись, как кошка,Мэри делала вид, что спала.Сумасшедшая, нежная Мэри!Она молча глядела в глаза…И было что-то в этой манере,Отчего я дрожал, как слеза.Словно стебли ползущих растений,Ее руки держали меня,И как плющ, обвивали колени.Было утро… Час нового дня.Я недолго стоял у порога,Так как Мэри, кутаясь в плед,Отчего-то дрожала немного…Я смотрел на следы от штиблет,На испорченный галстук, на двери,И – сквозь дым сигарет – на нее.Она плакала – бедная Мэри —А слезинки текли на белье…И я вышел, смущенный, как мальчик,Окунувшись в морозный туман…Чей-то крохотный солнечный зайчикОпустился в мой черный карман.Этот город асфальтовых прерийНаконец-то очнулся от сна.Я зайду еще как-нибудь к Мэри…И тогда вдруг наступит весна.

Невыразимость

Шестое чувство седьмого неба,

Восьмое чудо девятого света…

Как же сладко я ночью плакала!..Это ты, мне родной по крови,Утешал меня взглядом ласковым,Усыплял меня тихим словом…Так бывает в часы безмолвия:Изливается дух на волю,Если сердце разбито молниейНеподвластного звукам горя,Если руки летят, зовущие,К серебристому свету Веги…Только ты мог прочесть беззвучие,Властелин темноты и снега.Хоть на миг погостить в бессмертии.Быть скиталицей слишком страшно.Я проснулась, а снег все вертитсяВ круглом куполе черной башни.

Песнь дракулы

Отсюда, из башни высокой моейЯ вижу – бегут облака.Я вижу внизу табуны лошадей,Ущелье, где вьется река…Я вижу в долине цыганский костер,Я вижу пастушьи стада.Вечерний туман опускается с гор,И церкви звонят в городах…И я устремляюсь к ущелью. Туда,Приникнуть к сырой глубине!Пусть травы свивают венки, чтоб отдатьХолодной лиловой волне.Мне чудится шепот, дыхание

в ней…И падает тихо слеза,Она солонее кровавых морей.А где-то грохочет гроза,И полночь-цыганка колдует в окне,Монистами капель звеня.Там небо чужбины рыдает по мне,Там сны воскрешают меня!Я – птица, пронзившая холод вершин,Я – рыба в расщелине скал,Я – хищник, бегущий в еловой глуши,Охотничий длинный кинжал,Я – эхо среди остывающих крыш,Я – ропот пугливых овец,Дыхание леса, летучая мышь,Биение спящих сердец.Легенда и тайна, и призрачный звон,На глади озерной круги…Я знаю, что вечность короче, чем сон.Мне жаль просыпаться другим.

Ночь

Полночный час. Незримый ритуал.Поблескивает в неба полыньеЛуна, словно мифический омфал.Свершается мистерия теней:Богиня мановением рукиСпускает свору страхов с поводка,И лижут сердце песьи языки…Где след слюны – там завязи цветка:Лиловый зев открытого окна,Росистые извивы органзы,И в складках – лик. Не спрятать, не прогнать.Не вырезать осколками слезы.Укрыться от себя… куда, куда?Так память нам рисует миражи…Так ярко обнажает темнотаДвуличие предметов… и души.

Елисейские поля

Как светел ты, мой темный сад,Постель из легких сновидений,Где притаился водопадВ объятиях тугих растений,Где нежится в нагом смятенииНагретый солнцем виноград…Где синяя печаль дорог,Где топчет нежные фиалкиСеребряный единорог,Где ручеек, что нить от прялки,Сверкает в пальцах у русалки,Где в небе – ониксовый рог…Где тихо плещется у ногПрозрачный океан мечтаний,И тростниковый ждет челнок,Чтоб провезти меня над тайной.Я отворю ворота в дальний,Бескрайний, царственный чертог.

Письмо с того света

Ваше Величество, Вам донесение с флота.В целях проверки открыты секретные пломбы.Вот содержимое: текст – две страницы – и фото.Как Вам угодно. (Сама… ну конечно… еще бы…)«Ваше Величество, кланяюсь низко, до гроба.Судно лежит на мели у зулусского порта.Гроб заказали. Дождитесь. Мы будем к Вам оба —Гроб, вероятно, живым. Я, конечно же, мертвым.Ваше Величество, очень прошу Вас не плакать.Судно достанется морю. Матросы убиты.К чести державы, мы все-таки бросили якорь.Берег похож на родной. Только крепко забытый.Ваше Величество, море – опасная штука.Я наблюдал его в зоне сплошных аномалий.Лодка похожа на горсть, а точнее – на руку.Впрочем, о чем я сейчас – Вы уже догадались.Ваше Величество, здесь погибает сильнейший.Слабый плывет вдалеке от открытого моря.Это – пространство, в котором мне чудятся вещи,Сходные вкусом и запахом только с любовью.Ваше Величество, гибель какого-то флотаЗначит не больше, чем след, утонувший в метели.Я научился сражаться с ненужной зевотойСилою мысли о Вашем заснеженном теле.Впрочем, забудется. Вот впечатления плена:Видел русалок в период вечернего клева.Был на концерте прославленной местной Сирены.Словом, отсюда мне многое видится новым.Я благодарен за этот билет в бесконечность.Море синеет, и глаз наполняется цветом.Я не прощаюсь. Надеюсь на новые встречи.Ваш Адмирал. (Попрошу – не спешите с ответом,Почты здесь нет, но сие не предмет для истерик.Письма в бутылках – бутылки я шлю Вам на фото —Раз в сотню лет океан доставляет на берег.«Warte nur, balde», и далее – прямо по Гете)».

Письмо на тот свет

В ответ на «Письмо с того света»

Господин Адмирал, Вам изволит писатьКоролева. Вот новости, вкратце:Я отправилась в море, желая спасатьВашу жизнь. Постарайтесь дождаться.Мне известно, что Вы оказались в плену.Государство радеет о флоте,Бережет его кадры. Я буду тонутьКак монарх, – на монаршей работе.А ведь все начиналось почти хорошо.Выходили из нового порта, —Канонада, салют. Отдыхали с душой:Развлечения – покер и портер.Наш корабль летел, обгоняя ветра,Но судьбу не настигнешь, – пустое…Настигает она. И однажды с утраВсе приборы вдруг вышли из строя.Мы плывем второй месяц. Висят паруса.Я просила идти только прямо.Ну, а прямо – циклон. Ночью будет гроза.Капитан стал ругаться при дамах.Нет, он предан отчизне и явно не трус,Но сказал, что я «дура в квадрате».Я ему доверяю, он знает наш курс.Но квадрат не указан на карте.Что о картах, – играем теперь без купюр, —Над водой поднимается ветер,Одевая волну в серебристый гипюр.Доверяем всю ставку монете, —У нее, как известно, лишь две стороны,Выпадает орел или решка.Там, где путь в неизбежность, все шансы равны.Что судьба? Отвечает усмешкой.Небо смотрит сюда, но глазами слепца.Облака, – словно мертвые бельма.Скоро полночь сожрет нас, и будут мерцатьГрозовые посланники Эльма…Мне есть смысл прощаться со словом «земля»,Но не с Вами. В лазоревой бухтеВы увидите тень моего корабля.Будет повод сказать себе «ух ты»!Вы шагнете на палубу, крикнув: «жива»!Но кто выплыл из смерти – тот мертвый.И я буду молчать. Что слова? Жернова.Мелют ложь, и последнего сорта.Я пишу Вам сейчас, ведь потом немотаОтсечет эти правды и кривды.Одиночество – это такие врата, —Пострашнее, чем Сцилла с Харибдой.Кто проплыл через них, – тот открыл небеса,И нашел среди следствий причину.Вот и все, Адмирал. Я кончаю писать.Я бросаю бутылку в пучину.