Собрание сочинений в 10 томах. Том 7
Шрифт:
Глава VIII. Призрак судьбы
Наше путешествие по ущелью, которое соединяет равнину и плоскогорье Мур, было долгим и по-своему замечательным. Не думаю, чтобы во всем мире существовала еще одна твердыня, так изумительно укрепленная самой природой. Дорога, по которой мы шли, первоначально была проложена, по-видимому, не человеческими руками, а водой, стремившейся из озера, которое, без сомнения, некогда занимало все окруженное горами пространство, — теперь оно имеет всего двадцать миль в длину и около десяти в ширину. Позднее люди тоже приложили руку к стенам этого ущелья, и следы их работы все еще были видны на скалах.
На протяжении одной или двух миль дорога широка и подъем так отлог, что моя лошадь была в состоянии мчаться здесь вскачь в ту ужасную ночь, когда я, увидев своего сына, вынужден был бежать от фенгов. Но начиная от того места, где львы загрызли бедное животное, характер дороги сильно меняется. Кое-где она так узка, что путникам приходится двигаться по ней гуськом между отвесными скалами, вздымающимися на сотни футов. Небо высоко над головами кажется отсюда синей полоской, и даже в полдень в ущелье царит полутьма. Вьючные животные с трудом переставляют ноги, идя по узкой тропинке по краю пропасти. Вскоре нам пришлось сойти с верблюдов и пересесть на лошадей, более привычных к скалистой дороге. Там же, где она круто поворачивает, полдюжины воинов, спрятавшись за таким углом, могут отражать натиск целого войска. Два раза нам пришлось проезжать даже туннелями — искусственными или естественными, не знаю.
Помимо этих природных препятствий всякому вторжению извне, на некотором расстоянии друг от друга возведены мощные ворота, охраняемые круглые сутки, и вырыты канавы или сухие рвы перед ними, через которые можно перебраться только с помощью подъемных мостов.
Теперь читатель поймет, почему абати, несмотря на всю свою трусость, в течение стольких лет держались против фенгов, как говорят, изначальных властителей этой древней твердыни, которую пришельцы заняли только с помощью какой-то восточной хитрости.
К сказанному следует добавить, что, хотя существуют еще две дороги на равнину — та, по которой прошли верблюды, когда я отправлялся в Египет, и северная, ведущая к большому болоту, — но они столь же, если не более, непроходимы, во всяком случае для врага, атакующего их снизу.
Мы, должно быть, являли собой престранное зрелище, поднимаясь по этому жуткому ущелью. Впереди выступал отряд знатных всадников абати, вытянувшийся в длинную цепочку и переливавшийся яркими красками одежд и сверкающей стали. Они не переставали болтать, потому что, по-видимому, не имели ни малейшего понятия о дисциплине. За ними шел отряд пехотинцев, вооруженных копьями, вернее, два отряда, между которыми ехали Дочь Царей, несколько человек ее приближенных и военачальников и мы. Квик высказал предположение, что нас поместили среди пехоты потому, быть может, что ей труднее обратиться в бегство, нежели тем, кто сидит на лошадях. Позади всех ехал другой отряд всадников, обязанностью которого было время от времени поворачивать головы и, осмотревшись, кричать, что нас не преследуют.
Нашу группу, занимавшую центр всей колонны, нельзя было назвать веселой. К Орму, по-видимому совершенно больному после сотрясения от взрыва, пришлось приставить двух всадников, которые следили бы, чтобы он не упал с седла. Кроме того, его сильно удручала мысль, что нам пришлось покинуть Хиггса, когда тому угрожает неминуемая смерть. А я — что должен был чувствовать я, оставивший в руках дикарей не только своего друга, но также и своего сына?
Лицо Македы было скрыто полупрозрачным покрывалом, но в самой позе ее чувствовались стыд и отчаяние. Я думаю также, что ее сильно беспокоило состояние здоровья Орма, потому что она часто оборачивалась к нему, как бы желая увидеть, что с ним. Кроме того, я был убежден, что она сильно разгневалась на Джошуа и других своих военачальников. Когда они заговаривали с ней, она ничего не отвечала, а только выпрямлялась в седле. Что касается принца, он, видно, тоже был подавлен, хотя ушиб, помешавший ему, по его словам, принять вызов султана, очевидно, прошел. На опасных участках дороги он слезал с коня и передвигался по земле с достаточной быстротой. Как бы то ни было, на все вопросы своих подчиненных он отвечал только бранью, а на нас, европейцев, в частности на Квика, поглядывал совсем не дружелюбно. Если бы взгляды имели смертоносную силу, мы все были бы мертвы задолго до того, как добрались до Ворот Мура.
Так назывался выход из ущелья, откуда мы впервые увидели перед собой обширную, окруженную горами равнину. Ее освещало солнце, и она была изумительно красива. Почти у наших ног, полускрытый пальмами и другими деревьями, лежал, показывая нам плоские крыши домов, сам город, раскинувшийся широко, потому что каждый дом стоял посреди сада — ведь здесь не было нужды в стенах и оградах. Дальше к северу, насколько хватало глаз, тянулась почти пологая равнина, доходящая до самых берегов большого сверкающего озера. Вся земля была тщательно обработана, и среди зелени всюду виднелись деревни и загородные дома.
Абати, несмотря на все свои недостатки, были, по-видимому, хорошими хозяевами. Не находя другого выхода для своей энергии и лишенные возможности торговать с кем бы то ни было, они все свои помыслы сосредоточили на обработке земли. Земля кормила их, на земле они жили и умирали. Весь кругозор их был замкнут горами, и имеющий много земли почитался знатным, а тот, у кого было ее мало — ничтожным; совсем же не имеющий земли был рабом. Законы абати были настоящими законами земледельческого народа; обходясь без денег, они все расчеты переводили на меру хлеба или другие сельскохозяйственные продукты, а часто на лошадей и верблюдов или на соответствующий участок земли.
В то же время страна абати — наиболее богатая золотом страна в Африке; она так богата, что, по словам Хиггса, древние египтяне ежегодно вывозили отсюда золота на много миллионов фунтов.
Но вернемся к прерванному повествованию. Принц Джошуа, который был, по-видимому, генералиссимусом армии абати, остановился у последних ворот и стал убеждать стражей быть отважными и биться с язычниками. В ответ на это он принял от них поздравление с благополучным исходом путешествия.
Когда были выполнены эти формальности, исключавшие самую возможность какой бы то ни было военной дисциплины, мы, вернее, абати, веселой толпой отправились вкушать мирные удовольствия. В самом деле, победителей, возвращающихся из какой-либо отважной экспедиции, не могли бы встретить более радостными приветствиями. Когда мы въехали в город, нас окружила целая толпа женщин, многие из которых были очень хороши собой; они бросились к своим мужьям или возлюбленным и стали обнимать и целовать их, а несколько поодаль стояли дети, усыпавшие наш путь цветами. И все это лишь за то, что «отважные воины» проехались по ущелью вперед и назад.
— Послушайте, доктор, — сказал мне Квик, с горечью смотревший на пышную демонстрацию, — каким же героем я чувствую себя после всего этого! Я был ранен навылет в грудь, меня бросили в Спайон Копе, сочтя убитым, и обо мне написали в официальном отчете, — а в моем родном городишке никто и не встретил меня, хотя я телеграфировал мужу своей сестры и сообщил, когда пребудет поезд, которым я приеду. Говорю вам, доктор, никто не поднес мне даже пинты пива, не говоря уж о вине. — И он указал на женщину, угощавшую вином одного из всадников.
Проехав по нескольким улицам этого восхитительного города, мы добрались наконец до главной его площади — обширного пространства земли, пышно заросшего цветами и деревьями. Площадь со всех сторон окружали скрывавшиеся в садах дома знати и чиновников. А в конце этой площади стояло длинное невысокое белоснежное здание с позолоченными куполами. Его окружали два ряда стен, между которыми на случай нападения был вырыт ров, заполненный водой. Позади здания, на некотором расстоянии, возвышалась огромная скала. Это был дворец, в который я во время своего предыдущего посещения Мура входил всего два раза, когда Дочь Царей принимала меня на официальной аудиенции.